Что такое современные левые России? Что для левых – человеческий капитал и зачем левые нужны бизнесу? Как нужно относиться к своей истории и с чем идти в будущее? На эти темы редактор «Пульса» побеседовал с заместителем председателя Комитета по образованию Государственной Думы РФ, членом-корреспондентом РАО, членом фракции КПРФ в Государственной Думе Олегом Смолиным.
Помимо вышеперечисленных, Олег Смолин имеет еще множество званий, которые дают адекватное представление о его научном и гражданском кредо. Смолин — профессор, член-корреспондент Международной академии общественных наук, действительный член Международной педагогической академии, почётный член Всероссийского общества инвалидов, вице-президент Всероссийского общества слепых, вице-президент Паралимпийского комитета России, председатель общероссийского движения «Образование – для всех». Помимо этого, профессор не оставляет педагогической деятельности. Другими словами, являясь по многим признакам «кабинетным ученым», Смолин не отрывается от гражданской работы, является активным носителем ценностей российской науки и образования и всецело поддерживает людей с ограниченными возможностями здоровья. Не говоря уже о том, что он является активным политиком, на счету которого почти 100 федеральных законов.
Политическая сторона жизни Олега Смолина тоже далеко не тривиальна. Преподаватель провинциального вуза, член КПСС, еще в советское время он состоял в реформистском партийном клубе в родном Омске. Затем шесть раз избирался в российский парламент, будучи при этом беспартийным. Сейчас он прошел в Думу по спискам КПРФ, оставаясь при этом и беспартийным и таким же убежденным левым, как и на заре своей политической карьеры.
Как для доктора философских наук, вопросы теории развития левого политического движения, осознания общественно-политической реальности XXI века стоят на первых местах. Отвечая для себя на эти вопросы, Смолин пришел к выводу: России нужен левый поворот. С вопроса о том, что же это такое, и почему он нужен, мы и начали беседу.
— Олег Николаевич, есть ли предпосылки для левого поворота? Кто его сегодня может осуществить?
По сравнению с другими странами показатель развития человеческого потенциала в нашей стране падает. В 1992-м году мы были 34-е в мире, по предпоследнему докладу ООН о развитии человека (2004 год) – 65-е, по последнему (2005 год) – 67-е. По индексу долголетия мы на 119 месте. ЦРУ прогнозирует России через 40 лет 108 миллионов человек вместо 140 миллионов сегодня. С моей точки зрения, эта статистика вполне описывает драматизм происходящего.
Ситуация, которая сложилась на левом фланге России – тоже довольно драматическая. Властной политической элите удалось сделать так, что люди, настроенные в пользу социальной справедливости, голосуют за чуждые, не соответствующие их взглядам и интересам политические организации.
При этом предпосылки поворота существуют. Несколько лет назад в этом кабинете четыре профессора, из них два профессора МГУ, ваш покорный слуга и известный в России экономист Сергей Глазьев сочинили вопросы референдума. Их было 17. Преобладающая часть – социальные вопросы. Об уровне минимальной зарплаты и пенсии, о принятом безобразном Жилищном Кодексе, о праве на бесплатное образование и многом другом. Когда Левада-центр провел опрос, оказалось, что если бы референдум организаторам дали провести, мы бы «с треском» его выиграли. Например, в вопросе о праве на бесплатное образование нас поддерживало 97 процентов населения.
Но если мы посмотрим на результаты выборов, то видим совершенно другую картину. С чем это связано? Во-первых, с отсутствием в стране свободных выборов. Все ресурсы в руках «партии власти». Соответственно, возможности КПРФ несопоставимы. Даже известная в России либералка Юлия Латынина предположила, что если бы в России были свободные выборы, то доминирующими партиями были, скорее всего, КПРФ и ЛДПР. Насчет ЛДПР я, конечно, в глубоком разочаровании, но не исключаю, что она права.
Второй фактор, который не позволяет осуществить левый поворот – положение внутри левого движения. Оно в достаточной мере раздроблено. Есть множество политических групп, партий, движений, которые действуют на свой страх и риск и которые еще всерьез не объединялись. В принципе, они могли бы объединиться не в одну, а в две партии. Партию, условно говоря, левой социал-демократии и более левую, современную левую партию. Как это, например, имеет место в Германии.
Отчасти проблема и в немодернизированности самой КПРФ. Я лично как человек беспартийный, но член фракции, считаю, что вариантов развития у нас только два: либо модернизация, либо маргинализация, и об этом практически открытым текстом говорил на последнем Съезде.
— Почему так резко поставлен вопрос «или – или»?
Во всем мире за левые политические течения голосуют, как правило, интеллигенция, студенты и молодежь. В России, к сожалению, электоральная база КПРФ во многом другая. Неверно, правда, что за КПРФ голосует только старшее поколение, ветераны, но верно, что доля молодежи слишком низка.
Российское студенчество радикально отличается от студенчества развитых стран Запада и Востока, например, Франции, Южной Кореи или даже США, поскольку там активность в борьбе за право на образование и другие права на порядок выше, чем в современной России. Один из факторов заключается в том, что на самом деле по опросам большинство населения не хотят ни социализма советского типа, ни тем более дикого бандитского капитализма. Большинство населения ориентированы на социальное государство европейского типа. Это требует существенного изменения от КПРФ и ее лидеров.
Кроме того, интеллигенция очень часто реагирует не на содержание политических лозунгов, а на их форму. Это было замечено социологами давно. «Своих» узнают по манере высказываний, по стилистике, и реагируют на это больше, чем на содержание. Меня за «своего» принимали люди с другими политическими взглядами, но которые ощущают, что говорит человек одной с ними субкультуры.
— Что вы вкладываете в понятие «модернизация»?
На мой взгляд, программа модернизации КПРФ в ближайшее время могла бы сводиться к нескольким позициям. Первое: мы могли бы дополнить название партии. Например, «КПРФ – объединенные левые и патриоты». Таким образом открыть дорогу для объединения в рамках партии людей не только коммунистических взглядов, но и людей социалистической, патриотической ориентации.
Второе: мы могли бы создать в рамках КПРФ группы людей, которые ориентированы на различные социальные слои. Например, есть движение поддержки армии, есть движение «Образование – для всех», есть люди, которые ориентированы на работу с женщинами. Надо сделать из них соответствующие политические группы в рамках КПРФ, причем лидеры этих групп должны по определению входить в управляющий орган ЦК КПРФ и представлять там интересы своей группы. Таким образом, каждое направление позволило бы расширить социальную базу партии – не обязательно в виде членов партии, но и за счет привлечения сторонников.
Третье: мы должны внятно сформулировать наше отношение к нашему прошлому. Да, мы понимаем, что в современной России до половины населения поддерживает Сталина. Но мы должны твердо заявить, что никакой мысли о возврате к 1930-м годам быть не может. Мы ориентированы не на прошлое, а на будущее. Соответственно, для нас лозунг политической свободы так же важен, как и лозунг социальной справедливости. Я думаю, это бы сработало и в среде интеллигенции, и в молодежной среде, за которыми будущее.
Сейчас благоприятное время для того, чтобы модернизировать партию. В ноябре съезд, обсуждается новый проект Программы КПРФ. Я тоже приму участие в его разработке и попытаюсь провести в программу хотя бы часть тех идей, которые озвучил.
— Вам не кажется, что слово «патриот», которое вы предлагаете добавить в название партии, в современной России приобрело определенный националистический оттенок?
К сожалению, в стране на фоне отсутствия нормального патриотического воспитания и нормальной патриотической политики мы наблюдаем, как настроения, которые могли бы быть патриотическими, превращаются в националистические и ксенофобские. Это имеет место быть, безусловно. Это — реакция на недостаток нормального патриотизма, которая вырождается в столь уродливые формы. Когда проходили парламентские выборы, я неоднократно цитировал известное высказывание Льва Толстого: патриотизм – последнее прибежище негодяев. Но Толстой говорил плохо не о патриотизме, а о негодяях. Смысл формулы не в том, что патриотизм — это плохо, а в том, что когда негодяям больше нечем прикрываться, они прикрываются патриотизмом.
— Насколько КПРФ поддерживает контакты подлинно интернационального характера?
Есть хорошие контакты с немецкой левой партией, есть и с другими. Постоянно проводятся совместные мероприятия, обмен делегациями. Есть связи и с баасистскими партиями, и в каком-то смысле наши программные документы смешивают «французский с сирийским», хотя эти позиции не всегда совместимы. Я считаю, что контакты должны быть со всеми, а идеология должна выстраиваться более логично.
— Уместна ли сегодня практика протестных действий для осуществления левого поворота в России? Или вы за исключительно политические методы борьбы?
Классики всегда говорили, что внепарламентская борьба важнее парламентской. Для современной России это тем более правильно, поскольку КПРФ в парламенте представлена всего чуть больше пятой частью депутатов, и поскольку сама Государственная Дума может быть названа парламентом только в очень небольшой степени. Есть такая шутка: чем парламент в России отличается от парламента на Западе? Ответ: западный парламент формирует правительство, а в России правительство формирует парламент. Поэтому на Западе парламент имеет власть, а в России власть — парламент.
Конечно, внепарламентская борьба должна быть ведущей формой борьбы для левых партий, но надо признать, что сегодня общественные настроения характеризуются крайне низкой активностью. Даже когда организуются массовые акции протеста против роста цен – это десятки тысяч человек по стране, а ведь должны быть десятки миллионов. Единственный случай (КПРФ не была инициатором, а поддержала это движение) произошел в начале 2005 года в связи с печально известной «монетизацией» «по Зурабову», когда людей просто стали выкидывать из транспорта. Тогда люди вышли и стали перекрывать дороги. По разным оценками, на улицы вышло от полумиллиона до двух миллионов человек. Но это, повторяю, нехарактерная ситуация.
Поэтому когда в Думе в очередной раз принимаются антисоциальные законы, я подхожу к своим коллегам из партии власти и говорю: вы все ищите зачинщиков «оранжевой революции». Указываю вам точный адрес: здание правительства России. Ведь больше никому в России совершить «оранжевую революцию» просто не по силам. Только правительство своими действиями может вывести на улицу огромную массу людей.
В свое время Ленин, описывая революционную ситуацию, говорил о том, что она имеет объективный характер. Резкое повышение активности людей не зависит от роли партий или даже отдельных классов. Сейчас в России при всей важности внепарламентской борьбы условия для нее не слишком благоприятные. Люди очень слабо борются за свои интересы.
— Можно ли сказать, что левые идеи сконцентрированы в КПРФ? Есть ли блестящие головы, которые развивают левые политические силы за ее пределами?
Такие аналитики, безусловно, есть, например, Делягин, Бузгалин. Наверняка можно найти и других. Они сейчас находятся вне КПРФ, но если бы возникла партия объединенных левых, они вполне могли бы оказаться или в ней, или в ряду ее сторонников, или в числе независимых интеллектуалов, которые предлагали бы возможные модели развития. Так что объединение пополнило бы партию и интеллектуально.
— Насколько вообще важна для современных левых России теоретическая работа, осознание глобальных современных общественно-экономических процессов? Или вопросы борьбы за власть превалируют?
Я считаю, что сейчас вопросам теоретической работы уделяется недостаточно внимания. Год тому назад было принято известное постановление ЦК по поводу «неотроцкистского уклона», но я, честно говоря, так и не понял, что это такое. В результате мы потеряли часть людей (хотя я считаю, что КПРФ должна быть блоком политических сил), не говоря уже о том, что бороться со всякого рода уклонами это задача либо партии, которая находится у власти и боится, что ее «закачает», либо партии, которая готовится к вооруженной революции. КПРФ работает как оппозиционная парламентская партия, а это значит, что различные течения в партии являются условием движения вперед, тем более, что никакого организованного уклона в партии не было.
— Как вы считаете, что из марксистского наследия должны использовать современные левые? И что делать с такими понятиями, как «пролетариат», «классовое общество» и так далее?
Есть известная формула, которая принадлежит Марксу: я только то знаю, что я не марксист. И это не случайно, поскольку с моей точки зрения суть теории Маркса в том, что она должна стать методом. Как говорил Гегель, метод – это теория, приведенная в действие. Нужно хранить верность не формам, а взять метод, и с его помощью проанализировать существующую реальность.
Что касается пролетариата, то понятно, что в том виде, в котором его описывал Маркс, его давно нет. Классы тоже в значительной степени поменялись. Я глубоко убежден, что осуществить левый поворот может только блок политических сил, представляющих, с одной стороны, наемных работников, и с другой – современный социально ориентированный и наукоемкий бизнес. Представлять себе ситуацию так, что все богатые – плохие, а все бедные – хорошие это, конечно, даже для XIX века не вполне соответствовало истине, а для XXI – тем более.
Если мы собираемся в будущее информационное общество, мы не можем не пытаться вступить в блок с тем бизнесом, который ориентирован на создание такого общества.
— А что могут дать левые такому бизнесу?
Во-первых, наукоемкий бизнес крайне заинтересован в налоговых льготах. Он везде в мире ими пользуется. А у нас Большой театр платит налоги как «Газпром», а инвалиды – как «новые русские». Мы не раз предлагали дифференцированный подход к налогообложению, но пока безуспешно.
Во-вторых, бюджетная поддержка. Только в последнее время потихонечку создаются венчурные фонды, выделяются бюджетные средства на поддержку высоких технологий. Но все делается очень медленно.
Левые должны встать на путь экономической либерализации. Тут главное не путать понятия. Свобода означает раскрытие человеческого потенциала, а не свободу умереть под забором. Поэтому в будущем левые должны предлагать гибкую политику, сочетающую в себе социальную справедливость и упор на развитие конкурентоспособного, хайтековского бизнеса.
— Большое спасибо за интервью.
Врезка
Отвечая на мнение журналиста, что, мол, не представителям КПРФ говорить о развитии человеческого потенциала, Смолин ответил следующее: «Ситуация меняется, жизнь меняется и, действительно, советский период крайне противоречив. Я бы согласился с А лександром Зиновьевым, что советский период – это лучший период в истории России, если говорить об истории державы. Больших достижений, чем в советский период, держава никогда не имела. Я бы к этому прибавил формулу Ключевского: государство пухло, а народ хирел. То есть достижения державы были связаны с колоссальной ценой для народа. И в этом смысле советский период был продолжением предыдущего периода нашей истории. Петровского, например. А сейчас время совершенно другое, и кто бы ни мечтал об авторитарной модернизации в духе то ли Петра I, то ли Иосифа Сталина, в XXI -м веке ее быть не может. Во-первых, нам больше нечего растрачивать, по семьсот-восемьсот тысяч россиян в год вымирает. Во-вторых, новый виток развития и технологий, и цивилизации требует совершенно другого человека. Из-под палки сейчас ничего не модернизируешь. Здесь нужны и свобода, и социальные гарантии. Что же до КПРФ, то речь, на мой взгляд, должна идти о модернизации партии, в известном смысле, о возвращении к традиционным представлениям европейских левых политических партий».
Опубликовано: газета «Пульс». – 2008. – 11 июля. — № 26.