августа
Должен ли педагог вообще и школьный учитель в особенности обнаруживать перед учеником свои философские, религиозные и политические убеждения или же скрывать их под маской чистой функциональности отношений? Где кончается свобода убеждений и педагогического творчества одного и начинается такая же свобода другого с той лишь разницей, что этот другой (ученик) не воспитывает, а воспитывается, т. е. воспитывает самого себя?
Эти вопросы весьма актуальны в современной России и, боюсь, станут ещё более актуальными в ближайшем будущем. Боюсь потому, что политическая свобода, в том числе и в сфере образования, в последние годы сжимается, как шагреневая кожа.
Педагогическая публицистика и практика знают, как минимум, три ответа на поставленные вопросы:
- как гражданин страны и воспитатель педагог обязан высказывать свои взгляды и прививать их детям (студентам);
- открытая демонстрация педагогом его убеждений нарушает права ребёнка и его родителей, а потому следует ограничиваться официальной школьной программой;
- обозначение своей позиции вполне возможно при том условии, что она не будет навязываться воспитанникам как единственно возможная.
Попробуем же взглянуть на проблему с двух точек зрения: с позиции правоотношений (т. е. действующего законодательства) и отношений педагогических.
Закон: разрешение или предписание?
К счастью или к несчастью, Закон РФ «Об образовании» не содержит прямых ответов на поставленные вопросы, но зато содержит косвенные. Он, в частности, прямо запрещает «создание и деятельность организационных структур политических партий, общественно-политических и религиозных движений и организаций (объединений)» в государственных и муниципальных образовательных учреждениях и органах управления образованием (п. 5 ст. 1). Одновременно ст. 2 Закона провозглашает одним из основных принципов государственной политики в сфере образования его светский характер в государственных и муниципальных образовательных учреждениях. В мировой практике это обычно трактуется как запрет на осуществление религиозных обрядов и использование религиозной символики в стенах государственной школы или вуза.
Поскольку образовательное учреждение – не орган власти, а учитель – не госчиновник, по отношению к нему должен действовать принцип частного права: разрешено всё, что прямо не запрещено законом. А это означает свободу политической и религиозной деятельности вне обозначенных границ.
Более того, в известных пределах законодатель предписывает педагогу обсуждение с учениками (студентами) мировоззренческих вопросов, включая философско-религиозные и политические. Мало того, что ст. 2 Закона РФ «Об образовании» объявляет одним из главных принципов образовательной политики свободу и плюрализм. Мало того, что п. 4 ст. 50 устанавливает: «обучающиеся всех (подчеркнуто нами) образовательных учреждений имеют право на… свободу совести, информации, на свободное выражение собственных мнений и убеждений». Сверх того п. 4 ст. 14 гласит:
«4. Содержание образования должно… учитывать многообразие мировоззренческих подходов, способствовать реализации права обучающихся на свободный выбор мнений и убеждений».
Можно ли всего этого добиться, читая курс по программе «от сель до сель», да и нужно ли? Должен ли учитель в подобной ситуации скрывать свои взгляды, да и может ли он это сделать?
Педагогические отношения: обслуживание или служение?
Ещё важнее юридической стороны дела другой вопрос, который явно или неявно подразумевается в данном случае, – вопрос о характере и сущности педагогических отношений. Если, как это модно утверждать в последнее время, это отношения обслуживания, а учитель оказывает «образовательные услуги», тогда, разумеется, общение между ним и учениками должно быть вовсе не личностным, но функциональным: учитель «дал» знания — ученик «взял».
Точно так же, если считать педагогическую работу одним из видов государственной службы, а педагога – госслужащим, ему остаётся лишь выполнять задания власти по подготовке требуемого государством (в современных российских условиях – бюрократией) «человеческого материала» определённого качества, все тех же «колесиков и винтиков» социально-политической системы.
Если же педагогические отношения признаются в подлинном смысле субъект-субъектными (как говорят философы), или по-русски – личностными, если учитель не оказывает ребёнку «услугу», но отдаёт ему часть самого себя, выражаясь высоким стилем, часть души и сердца, он не может не проявить своих мировоззренческих позиций. Иное дело, что такие же права должны быть признаны за учеником.
Совместить одно с другим вполне возможно. Знаю это по собственному опыту работы со студентами, но, думаю, этот опыт вполне применим и к старшеклассникам. Суть его в следующем: преподаватель предоставляет на выбор студенту несколько научных подходов и (или) мировоззренческих позиций; при этом право выбора, какой позиции придерживаться, остаётся за студентом; на практических занятиях сторонники различных взглядов дискутируют между собой и тем самым в споре вырабатывают умение отстаивать собственную точку зрения; преподаватель заранее объявляет, что оцениваться может не позиция, выбранная студентом, но только качество её аргументации. Между прочим, такие дискуссии мы практиковали еще в «эпоху застоя».
Разумеется, универсальных рецептов здесь нет. Хотел бы только заметить, что отечественная педагогическая традиция сильна именно тем, что всегда трактовала образование как воздействие личности на личность, а не примитивное «обслуживание». Конечно, это можно объяснить тем, что досоветская Россия отчасти жила еще в «дорыночную» эпоху, а Россия советская пыталась создать «пострыночную». Однако глубоко убежден: в противном случае мы не смогли бы создать Великую русскую литературу, которую Поль Вальри считал одной из трех главных вершин человеческого духа наряду с Античной культурой и искусством эпохи Возрождения. Каким путём страна пойдёт дальше, во все времена зависело не только от власти, но и от того, работает ли в школе (вузе) гражданин – учитель или учитель – гражданин.
Опубликовано: Вести образования — 2007. — 15-31 августа. — № 16 (88).