. Московская высшая школа социальных и экономических наук, Седьмая международная научно-практическая конференция «Тенденции развития образования: проблемы образования в многоконфессиональном и поликультурном обществе»
Добрый день, уважаемые коллеги!
Предлагаю вниманию участников конференции четыре дискуссионных тезиса и попытаюсь их аргументировать.
Тезис первый: современное российское общество, включая образование как социальный институт, нуждается в гуманизации, в духовно-нравственном оздоровлении, в т.ч. и средствами религиозной культуры.
Тезис второй: как минимум, все традиционные отечественные конфессии обладают гуманистическим потенциалом, однако предлагаемая властями политика, в т.ч. в области образования, не позволит в ближайшей перспективе реализовать этот потенциал.
Тезис третий: предложения президента России Д. Медведева, относящиеся к изучению религиозных культур и светской этики, являются лучшими в этой области за последнее время, однако они существенно хуже соответствующего действующего законодательства.
Тезис четвёртый: в целом попытка насаждения религиозности «сверху», в т.ч. в системе образования, способна вызвать в обществе некоторый психотерапевтический эффект. Однако существенного позитивного духовно-нравственного результата она не даст. Напротив, достаточно вероятны деформации самих религиозных культур и дискредитация всей религиозной системы ценностей.
Переходя к аргументации первого тезиса, напомню: в своё время В. Путин, будучи президентом РФ, заметил, что «крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века» (Послание Федеральному Собранию Российской Федерации. Москва, Кремль, 25 апреля 2005 г.). И если определение катастрофы как крупнейшей (в сравнении, например, со Второй мировой войной) представляется дискуссионным, то сама характеристика разрушения СССР как катастрофы сомнения не вызывает. Однако эта катастрофа не была единственной из всех, которые страна пережила в 1990-х гг.
Вообще любая социально-политическая революция – это период множественных катастроф. В первой половине 1990-х гг. мы пережили их, как минимум, семь. Причём одно из важнейших мест по последствиям занимает катастрофа духовно-нравственная, не преодолённая до настоящего времени. Проявлениями этой катастрофы стали: криминализация общества; наркотизация населения; эпидемии болезней, вызываемых антисоциальным поведением; замещение в массовом сознании социальных и патриотических ценностей антисоциальными и антипатриотическими.
В конце 1990-х гг. по уровню коррупции Россия вошла в число самых криминальных стран, заняв, согласно одному из международных опросов, 76-е место среди 85 государств. Согласно данным «Transparency international», по индексу восприятия коррупции среди 159 стран в 2004 г. Россия занимала уже 90-е место рядом с Индией, Непалом и Танзанией. Однако в 2009 г. страна переместилась на 146-е место (из 180 возможных) рядом с такими государствами, как Зимбабве и Пакистан.
По оценкам фонда ИНДЕМ, объём коррупционных сделок в России в 2001-2007 гг. вырос с менее 40 млрд. долларов до более 300 млрд. долларов в год (Немцов Б., Милов В. Путин. Итоги. Независимый экспертный доклад. – Коррупция разъедает Россию – М., 2008).
На протяжении всего революционного и постреволюционного периода через электронные средства массовой информации бездуховность насаждалась «верхами», которые не только заполнили эфир воинствующей пошлостью, но открыто заявляли, что «деньги не пахнут», и сами подавали пример. В значительной степени эта тенденция сохранилась и в настоящее время. Впервые о необходимости сохранения традиционных российских ценностей было заявлено лишь в Послании президента страны 2005 г.
За исключением кратких исторических периодов, страна никогда не чуждалась алкоголя. Однако лишь в постсоветский период массовый алкоголизм соединился с массовой наркоманией. В это время потребление алкоголя в пересчёте на чистый спирт составило в России от 14 до 18 л на человека, включая новорождённых и больных, при критическом для национальной безопасности уровне в 8 л. Это один из самых высоких показателей в мире, а в отдельные годы Россия выходила в абсолютные лидеры. Чрезвычайный характер сложившейся ситуации признан в проекте Концепции государственной алкогольной политики, подготовленном рабочей группой Госсовета, а позднее – президентом Д.А. Медведевым.
Одновременно, по данным заместителя директора ФСКН РФ генерал-полковника В. Зубрина, приведённым Российским информационным агентством «Новый регион» 5 марта 2008 г., независимый мониторинг установил, что количество лиц, употребляющих наркотики, составляет 5 млн 100 тыс. человек.
Наркотизация общества напрямую разрушает его производственный и интеллектуальный потенциал, социальные связи и духовные ценности.
Россия переживает одну из последних в мире эпидемию СПИД, причём в то время, когда показатели распространения этого синдрома в индустриально развитых странах заметно снизились. С января 1987 г. по октябрь 2002 г. в стране официально было зарегистрировано около 180 тыс. лиц с диагнозом «ВИЧ-инфекция». Реальное же их число в начале ХХI в., по данным Всемирной организации здравоохранения, составляет около 700 тыс., по данным Российской академии медицинских наук (РАМН), около 1 млн, по данным американской разведки, от 1 до 2 млн. По оценкам президента РАМН В. Покровского, возможен рост числа ВИЧ-инфицированных до 4 млн.
СПИД превращается в мощный фактор депопуляции. При неблагоприятном развитии эпидемии СПИД к 2025 г. средняя продолжительность жизни в России может снизиться до 56 лет. Эпидемия угрожает отрезать поражённые ею страны от глобальных процессов перехода к новой цивилизации.
Небезынтересно отметить, что спустя почти 20 лет после начала социально-нравственной катастрофы она была признана на официальном уровне Комитетом Госдумы пятого созыва по делам женщин, семьи и детей. Вот некоторые данные из текста утверждённой в 2009 г. упомянутым думским комитетом «Концепции государственной политики в области духовно-нравственного воспитания детей в Российской Федерации и защиты их нравственности»:
с начала 1990-х гг. наша страна оказалась на 1 месте в мире по уровню абортов и является единственной, где до недавнего времени на 100 рождённых младенцев приходилось 120 абортов (Несколько иная, но также тревожная информация размещена в «Докладе о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации за 2008 г.: Россия перед лицом демографических вызовов», «в России в 1980-х гг. регистрировалось 120 абортов на 1000 женщин репродуктивного возраста, а в странах Запада – менее 20… В первой половине 1990-х годов … число абортов в стране начало быстро снижаться, за 15 лет в расчете на 100 живорождений сокращение было двукратным… Если в начале 1990-х годов ожидаемое число абортов в течение жизни для одной женщины составляло 3,4, то в 2006 г. – 1,4» (С. 52);
страна стала абсолютным лидером: в Европе – по смертности от убийств, а в мире – по смертности от алкогольных отравлений;
в течение последних лет Россия постоянно занимает 2 место в мире по количеству самоубийств на 100 тыс. жителей.
Ситуация с детьми аналогична и потому должна вызывать ещё большую тревогу:
в России самый высокий в мире процент социальных сирот – более 700 тыс., среди которых 90% имеют живых родителей;
в последнее десятилетие средний возраст начала употребления наркотиков снизился с 18 до 14 лет;
алкоголь начали употреблять не с 16, а с 13 лет. На январь 2006 г. официально признаны алкоголиками около 60 тыс. детей;
за 10 лет средний возраст начала курения упал с 15 до 11 лет. Более 60% детей курят;
в 2006 г. число доставленных в органы внутренних дел несовершеннолетних правонарушителей составило более 1 млн. 130 тыс. человек;
как показывают социологические опросы, 55% детей готовы преступить через моральные нормы для того, чтобы добиться личного успеха.
На протяжении большей части постсоветского периода Россия оставалась страной с низким уровнем патриотического сознания молодежи. Несколько лет назад под руководством экс-министра образования Е.В. Ткаченко выполнено крупное исследование. Согласно опросу 42 тыс. учащихся ПТУ, примерно 31,2% детей не хотели бы родиться и жить в России и ещё 21,6% затруднились с ответом на этот вопрос.
В период второго срока полномочий президента В. Путина в стране наметился явный подъём национального самосознания молодёжи, однако по преимуществу в форме не цивилизованного патриотизма, но ксенофобии: по отношению к «инородцам» – внутри страны, к политике США – на международной арене. Так, социологические опросы показывают, что лозунг «Россия – для русских» в той или иной форме поддерживают более половины населения, а США уверенно занимают первое место в списке государств, которые граждане России считают враждебными.
В соответствии с принципом «маятника» и предсказанием Н. Бердяева, согласно которому настоящая буржуазность в России возможна только после коммунизма, социологические прогнозы вполне убедительно показывают: народ, который всю свою историю тяготел к общинности, коллективизму, «соборности» и даже страдал от своего рода «индивидуалистической недостаточности», – этот народ в постсоветский период побил все рекорды «атомизации». Процитирую в этой связи статью, описывающую результаты «Европейского социального исследования» (ЕСС) – самого известного и уважаемого сравнительного проекта в области социальных наук в Европе в последнее десятилетие. Исследование обеспечивает полную сравнимость результатов, полученных в разных странах (См. Тарасевич Г. Европейская линейка // Русский репортер. – 2008. – № 15).
«…у жителей России наиболее сильно выражена тяга к ценности “самоутверждение”. Опережает нас в этом только Румыния, сходные показатели имеет русскоязычное население Эстонии. Все остальные народы гораздо больше тяготеют к равенству и братству».
«У среднего россиянина явно больше, чем у населения других стран, выражена ориентация на богатство, власть и личный успех. И, наверное, логично, что при этом меньше остается места для заботы о благе других.
Как замечает директор Института сравнительных социальных исследований В. Андриенков: «Мы лидеры только в тех ценностях, в которых речь идет об «игре с нулевой суммой», где свой успех достигается только за счет поражения другого. Это – конкурентный индивидуализм».
Иначе говоря, новейшая российская революция привела не к развитию индивидуализма в его позитивных аспектах, связанных с самостоятельностью и самоопределением личности, но к индивидуализму «волчьему». Как пела группа «Наутилус помпилиус»: «Доказывать, что сильный жрёт слабых».
В своё время, занимаясь социальными исследованиями, пришёл к следующему убеждению: социологические опросы редко показывают картину реального поведения людей. Не каждый респондент, отвечающий определённым образом на вопрос анкеты, на самом деле будет вести себя так, как ответил. В действительности результат опроса показывает некий преобладающий образный стереотип насчёт того, как должен поступать «приличный» человек в соответствующей ситуации. Другими словами, у большинства опрашиваемых в мозгу «сидит» некое представление о том, как на данный вопрос должен ответить достойный гражданин с определённым статусом, член определённой группы и т.д. Большинство людей именно так и отвечают. Следовательно, результаты опросов отражают, скорее, картину общественных стереотипов, чем индивидуального поведения. Соответственно, признание готовности к актам антисоциального поведения свидетельствует о том, что такое поведение воспринимается как норма.
Подчеркну: в революционный период духовно-нравственная катастрофа в России была связана, среди прочего, с попытками разрыва не только с советской, но и с досоветской культурной традицией, включая систему ценностей. И до настоящего времени последствия этой катастрофы не преодолены.
Переходя ко второму тезису, повторю: острейшая потребность в духовно-нравственном оздоровлении современного российского общества и отечественного образования очевидна. Причём, по крайней мере, все традиционные для России конфессии обладают гуманистическим потенциалом, который может быть использован для преодоления духовно-нравственной катастрофы.
Не разделяю точки зрения части отечественных обществоведов, восходящей к П. Чаадаеву, согласно которой православие было (и остаётся) тормозом развития российского социума вообще и экономики, в частности. Напротив, различая собственно православную религию и православную культуру, полагаю, что принадлежность к последней исторически была связана с преобладающей установкой на духовные (постматериальные) ценности как преимущественной жизненной ориентацией.
С культурологической точки зрения, нельзя не признать: православие сыграло огромную роль в истории нашей страны. Сравнивая отечественную культурную традицию с традициями, например, в протестантских странах, легко обнаружить принципиальные различия. В рамках протестантской этики на первом месте стоят ценности материального успеха, в контексте этики православной – ценности неутилитарные.
Как показал знаменитый немецкий социолог М. Вебер, в своё время протестантские пасторы на разные лады повторяли своим прихожанам: хочешь быть угоден Богу – вставай рано, работай много, ограничивай себя во всем, накапливай богатство, вкладывай в дело – и тем самым достигнешь цели. Напротив, для российской культуры, по крайней мере, в классический её период, была характерна ориентация на более высокие, «постматериальные» ценности. Она во многом сформирована православной традицией, хотя разделяли её мыслители самых разных направлений: не только православные Н.В. Гоголь и Ф.М. Достоевский, но также религиозно индифферентные А.С. Пушкин и А.П. Чехов, и отлучённый от церкви Л.Н. Толстой. В этом смысле большинство населения России до начала 1990-х гг. были детьми православной культуры, в т.ч. и атеисты.
Аналогичным образом не разделяю точки зрения, согласно которой ислам предрасположен к порождению фундаменталистских тенденций, включая международный терроризм. Как показывают исторические исследования, очень многие идеологии, включая религиозные верования, на том или ином этапе переживают период радикализма. Чаще всего это бывает в эпоху формирования этносов, самоидентификации либо желания защитить собственную культуру от исчезновения или угрозы нивелирующего влияния других культур. Однако затем наступает период зрелости, когда фундаменталистские проявления резко сокращаются или вообще сходят на «нет». Так, в Средние века и даже в начале Нового времени христианство породило крестовые походы, инквизицию и массовое сожжение людей на кострах. Однако в настоящее время считать христианскую религию источником фундаментализма, и тем более – терроризма, никому в голову не приходит. Аналогичным образом ислам в некоторых государствах в настоящее время переживает собственное «средневековье», однако есть все основания полагать, что в данном случае этот этап будет пройден на порядок быстрее под воздействием примера или непосредственного влияния более модернизированных культур.
Не разделяю и точки зрения, которая периодически высказывается в отечественных (особенно Интернет) публикациях, заключающейся в том, что иудаизм якобы представляет собой единственную религию, чрезмерно акцентирующую богоизбранность определённого народа или определённой конфессии. Полагаю, что при желании в священных книгах или идеологической литературе едва ли не любого направления можно найти аналогичные положения. Ведь всякая вера считает истинной именно себя. Однако в современном обществе это не мешает большинству конфессий мирно уживаться друг с другом.
Короче: не думаю, что в какой-либо из традиционных российских конфессий заложена система ценностей, которую невозможно было бы использовать в целях гуманизации этого общества и человека. Всё зависит от того, какие именно элементы данной религиозной культуры будут акцентироваться и как будут выстраиваться отношения с другими конфессиями, культурами, общественными группами.
Прежде чем аргументировать третий тезис, напомню, в чём заключались предложения президента Д.А. Медведева в интересующей нас области: «Ученики и их родители должны будут самостоятельно выбрать предмет обучения…
Во-первых, это могут быть основы православной культуры, основы культуры мусульманской, основы иудаизма, буддизма. То есть, по этим вопросам и ученики, и их родители смогут принять решение. Если найдутся те, кто захочет изучать всё многообразие российской религиозной жизни, для таких учеников может быть разработан общий курс по истории традиционных крупнейших конфессий нашей страны. И тогда все эти вопросы будут погружены в одну программу… Наконец, третий вариант: тем, кто не имеет определённых религиозных убеждений, у кого они не сформировались, должно быть предоставлено право изучать основы светской этики. Таким образом, мы охватим всех, кто имеет разные представления о том, что необходимо для обучения, сообразуясь с представлениями самих учеников, сообразуясь с представлениями, конечно же, их родителей…
Преподавать эти предметы будут светские педагоги, но при подготовке методических и учебных пособий, конечно, нам нужно будет руководствоваться рядом соображений. Главное соображение простое: мы должны воспитывать порядочных, приличных, терпимых, честных граждан » (Совещание по вопросам преподавания в школах основ религиозной культуры и светской этики и введения в Вооружённых Силах Российской Федерации института воинских и флотских священнослужителей. Московская область, Барвиха, 21 июля 2009 г.).
На мой взгляд, эта инициатива существенно лучше того, что активно обсуждалось в политических и образовательных кругах в постсоветский период. Лучше по двум причинам.
С одной стороны, в отличие, например, от предложения повсеместно ввести в школьную программу «Основы православной культуры», данная инициатива сохраняет для детей и их родителей определённую возможность выбора. Правда, недавно электронные СМИ сообщили, что в некоторых регионах право выбора понимается весьма своеобразно: школа для всех детей выбирает либо «Православную культуру», либо «Мусульманскую культуру» и т.д. Понятно, что в таком случае о реальном выборе говорить не приходится.
С другой стороны, инициативы президента более или менее соответствуют опыту ряда развитых стран (например, Великобритании).
Однако эти предложения, на мой взгляд, значительно хуже действующего в настоящее время законодательства, которое при светском характере образования предусматривает: «По просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления предоставляет религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы» (Пункт 4 статьи 5 ФЗ от 26.09.1997 № 125-ФЗ «О свободе совести и религиозных объединениях»). Вот лишь три аргумента в пользу этого тезиса.
Во-первых, при действующем законодательстве родители оказываются более свободными, ибо приобщение их детей к религиозным культурам осуществляется только по их желанию, тогда как предложение президента превращает подобные курсы из факультативных в элективные, т.е. избираемые в обязательном порядке. Некоторым образным аналогом мог бы служить закон об обязательной женитьбе с правом выбора из пяти невест. Наличие выбора в данном случае означает не расширение свободы, но её сужение. При этом межконфессиональные конфликты, весьма заметные в современной России, могут быть перенесены в школу, до сих пор от них избавленную.
Недавно мне довелось слышать следующий рассказ руководителя образования одного из округов Москвы. В начале 1990-х гг., когда отношения церкви и школы находились в стадии формирования и когда представители духовенства активно боролись за влияние на образование, она лично наблюдала на территории одной из школ округа в буквальном смысле «бой крестами» между двумя священниками, которые претендовали на такое влияние. Не исключаю повторения подобных ситуаций при искусственном разделении детей на православных, мусульман, иудеев и светских. В этом случае школа из места, где осуществляется интернациональное (или безнациональное) воспитание и установлен межнациональный и межконфессиональный мир, превратится в зону для соответствующих конфликтов.
Во-вторых, возникает ключевой вопрос – кадровый: кто будет преподавать соответствующие конфессиональные культуры? Если светские педагоги, то где взять подготовленных людей и какого качества будет это преподавание?
В-третьих, в качестве доктора философских наук мне положено было бы радоваться введению в школьные программы светской этики. Однако убеждён: в данном случае дети нуждаются не в теоретической этике, но в прикладной. Не знаю лучшей прикладной этики, чем великая русская литература. Не могу не отметить парадокса: с одной стороны, в последние годы из этой литературы активно «вымывается» её наиболее сильная сторона – нравственное содержание, заменяемое с помощью ЕГЭ литературоведческим подходом (такой подход полезен для специалистов, но уводит литературу от главного – формирования вдумчивого читателя, гражданина и нравственной личности); с другой стороны, в поисках духовного воспитания власть обращается к религиозным культурам либо к теоретической этике. При этом объём часов на преподавание литературы сокращается.
На мой взгляд, следовало бы, напротив, расширять курсы литературы, вернув им истинное предназначение. Моя любимая школьная учительница не раз говорила: литература – это не учебный предмет, но воспитание души. Попытки заменить её в этом качестве другими курсами несравненно менее эффективны, если не вредны.
Наконец, обращаясь к четвёртому тезису, рискну утверждать: попытка насаждения религиозности «сверху» вряд ли приведёт к положительным результатам, а, возможно, даст обратный эффект.
Во-первых, нет никаких научных доказательств того, что более религиозные общества являются вместе с тем и более гуманными, имеют более высокий уровень нравственности. Сравним, например, сверхрелигиозное средневековое и религиозно индифферентное современное общество. Какое из них гуманнее? А теперь сравним глубоко религиозные современные мусульманские общества с современными же социальными государствами Европы, где религиозность несравнимо ниже. Какое общество окажется более гуманным? Результат окажется аналогичным. И, наконец, сравним наше общество 30-летней давности и в настоящее время. Социологи дружно утверждают, что уровень нравственности и ориентации на духовные ценности в тот период в официально атеистической стране был значительно выше, чем сейчас, когда религия, вопреки Конституции, стала едва ли не государственным институтом. Не говорю уже о том, что и в мире в тот период наша страна была одним из лидеров по значимости в массовом сознании постматериальных ценностей, тогда как в настоящее время соответствующие социологические показатели примерно вдвое ниже, чем в других развитых странах (Дилигенский Г.Г. Глобализация в человеческом измерении // Мировая экономика и международные отношения. – 2002. — № 7. – С. 8).
Между прочим, замечу: если некоторые идеологи РПЦ относят к православным до 80% населения современной России, то, согласно одному из опросов, верующими в Бога считают себя менее половины населения.
Во-вторых, не лишено оснований утверждение о том, что идеология современной российской политической элиты может быть выражена формулой: самодержавие, православие и – деньги. Другими словами, в этой идеологии пытаются сочетать радикальные рыночные представления, авторитаризм с демонстративным православием (кстати, в одном из городов Российской Федерации лозунг «Долой самодержавие!» недавно был расценён как экстремистский. Видимо, правоохранители этого региона полагают, что самодержавие в стране уже восстановлено).
Между тем, исследования показывают, что преобладающей религиозно-философской ориентацией населения является, скорее, синкретизм, включающий в себя, наряду с православием, причудливую смесь верований и суеверий (экстрасенсы, инопланетяне, астрология, реинкарнация и т.п.). Такой синкретизм, со строго православной точки зрения, представляет собой ересь и подвергается критике официальными идеологами русской православной церкви.
В-третьих, не исключаю, что стремление сблизить традиционные конфессии (в особенности православие) с идеологией властвующей элиты приведёт к понижению доверия к самой религиозной идеологии. Вспоминаю А.И. Герцена, который в «Былом и думах» утверждал, что священник в России всё более превращается в духовного квартального. Как известно, эта тенденция особенно ярко проявляется, начиная с Петра I, который ликвидировал московский патриархат и прямо подчинил церковь государству.
Вспоминается также дискуссия на Съезде народных депутатов России в начале 1990-х гг., когда в пору быстрого изменения Конституции забыли включить в неё положение о светском характере государства и об отделении от него церкви. Тогда священники – народные депутаты России настояли на том, что такая статья в Конституции РФ необходима, поскольку отделение церкви от государства соответствует интересам самой церкви. Напомню также известное высказывание отца Павла Флоренского, который утверждал, что нет ничего более вредного для православного воспитания, чем принудительное введение Закона Божьего в образовательную систему.
Учитывая к тому же, что эксперимент по реализации предложений президента начат без необходимой подготовки кадров и учебных материалов, причём в 4-5-м классах, где самоопределение детей ещё крайне затруднено, легко придти к заключению, что существенных положительных результатов от эксперимента ждать не приходится.
Вывод из всего сказанного следует более чем скромный, хотя и важный: современное российское законодательство, регулирующее отношения образования и религии, вполне удовлетворительно. Следует стремиться не к его изменению, но, напротив, к сохранению и активному исполнению. Что же касается духовно-нравственного воспитания детей, гораздо большие возможности в этом отношении открывают уроки литературы и истории, возвращение в школу воспитательной работы, а в ещё большей степени – формирование нравственно-ориентированной информационной среды.