РЖ: Журналы либеральной ориентации встревожены реформой образования не меньше, чем журналы левой ориентации. Хотелось бы услышать вашу версию. Насколько эта тревога обоснована?
Олег Смолин: Тревога обоснована. Я хотел бы напомнить, что практически во всем мире мы наблюдаем тенденцию расширения доступа к образованию вообще и к высшему образованию в частности. По моим наблюдениям, там, где у власти левые силы, – эта тенденция проявляется больше, где либеральные – меньше, но в той или иной форме она проявляется везде. Все эксперты сходятся в том, что в новую стадию развития цивилизации смогут войти только те общества, которые обеспечат в составе работающего населения порядка 50% людей с высшим образованием. Поэтому, на мой взгляд, принятие в России новых законов – это не борьба по большому счету социалистов и либералов, а вопрос о том, будет ли страна действительно модернизироваться или разговор о модернизации останется на бумаге, как остался на бумаге разговор об удвоении ВВП к 2010 году. Мы возмущены принятием закона об автономных, бюджетных и казенных учреждениях. Но начну с хорошей стороны этого закона. На наш взгляд, в этом законе есть позитив, связанный с расширением экономической самостоятельности так называемых новых бюджетных организаций с расширенными правами. Напомню, что в области образования гораздо большая самостоятельность была предусмотрена законом об образовании 1992 года, однако бюджетным кодексом, некоторыми другими законами и главное – законом о монетизации, принятом в 2004 году и вступившим в силу в 2005 году, эта экономическая самостоятельность была снова отобрана. Эти законы загнали бюджетные учреждения в экономическую кутузку. Теперь их из этой кутузки как бы выпускают, однако, продолжая тот же образный ряд, их предлагают посадить в долговую яму. Это некоторое преувеличение, но не лишенное оснований. Теперь по пунктам.
Первое. Профильные комитеты Думы, руководимые единороссами – вы можете при желании посмотреть заключение комитета по гражданскому, уголовному и арбитражному законодательству, это комитет Крашенинникова, считающегося либералом – написали в заключении, что закон фактически превращает некоммерческие бюджетные учреждения в коммерческие организации. И даже рекомендовали правительству, если оно хочет это сделать, выбрать не форму некоммерческой организации а, например, форму унитарного предприятия. Что это означает на практике? Если раньше главной задачей бюджетного учреждения было предоставление социальных благ, пусть даже в модной, но не принимаемой мной терминологии – «оказание услуг» (никогда не считал, что образование – это услуга), то главной задачей коммерческой организации становится – зарабатывание средств и извлечение прибыли. Не в прямом смысле, поскольку форма некоммерческой организации все же сохраняется, но по сути дела. Именно Минфин инициировал и разрабатывал этот законопроект.
РЖ: Только Минфин или еще и правительство?
О.С.: Я спросил Владимира Путина: является ли этот, тогда еще непринятый законопроект, точкой зрения Минфина или он выражает позицию всего правительства? Путин однозначно ответил, что закон мы обсуждали и что если противники ссылаются на мнение многих экспертов, которые озабочены его принятием, то мы, правительство, ссылаемся на других экспертов, которые считают, что с принятием этого закона все будет хорошо. Достоверной информации у меня нет, но по кулуарной информации – закон двигали так же и люди из администрации президента.
РЖ: Я не совсем понял, что такое «экономическая самостоятельность» применимо к бюджетным учреждениям. Разве речь идет не о фиксированной услуге государства, которая осуществляется посредством бюджета. Зачем здесь самостоятельность?
О.С.: Дело в том, что во всем мире существует многоканальное финансирование. Бюджет нигде не финансирует бюджетные организации на сто процентов. В самых развитых странах наряду с бюджетным финансированием, которое является основным, используются и другие источники, например, попечительские советы при школе, которые собирают деньги и при желании определяют дополнительные вложения либо в современную технику, либо в дополнительные занятия, но ни в коем случае не взамен основной образовательной программы. Судя по тому, что я видел в Великобритании и США, помимо этого средства на поддержку школ обычно выделяют фирмы, заинтересованные в продвижении своих товаров – будь то учебник, школьная форма, питание или что-то еще. Поэтому, как правило, где-то три источника и три составные части бывают у образования в развитых странах. В России ситуация во многом другая, потому что по оценкам даже Рособразования нескольколетней давности – эти оценки совпадают с оценками Общественной палаты и совпадают с нашими оценками – образование финансируется примерно вполовину от минимальной потребности. Даже мой регулярный противник в дискуссиях ректор ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов полагает, что финансирование образования в России составляет 3,5% ВВП и его нужно повышать как минимум до 7%. Этот тот случай, когда позиции и правых и левых совпадают. Кстати, напомню, что по данным Мирового банка, в проклятую эпоху застоя в 1970 году финансирование образования в СССР составляло как раз те 7% ВВП. По некоторым оценкам экспертов, в 50-ые годы – до 10%. В развитых странах финансирование образования составляет порядка 5,5-6% ВВП, а в странах, которые стремятся модернизироваться, в Латинской Америке – 7 и более процентов. И вообще общая закономерность такова – хочешь модернизироваться, наращивай вложение в образование. На мой взгляд, на этом поле может возникнуть общая платформа социалистов и либералов.
Однако вернемся к теме. Я говорил своим коллегам по ГД и хочу повторить здесь. На мой взгляд, политика правительства в отношении бюджетных организаций принципиально неверна и ссылался на выдающегося эксперта отнюдь не социалистической ориентации – Макса Вебера, который доказывал в свое время, что принципы функционирования государственной структуры и принципы функционирования бизнеса в рамках теории рациональной бюрократии абсолютно различны. Наше правительство, в частности Минфин, постоянно стараются превратить государственный сектор в разновидность бизнеса. Это приводит к понижению качества так называемых услуг в образовании и культуре, поскольку меняет приоритеты и цели работающих в этих сферах. Вступление в силу этого закона приведет к тому, что бюджетные социальные блага будут сокращаться, а доля платных услуг резко возрастет. Я не готов сейчас сказать в какой форме это произойдет, но вот мы, например, вместе с депутатами Б.С. Кашиным, С.П. Обуховым сделали протокольное поручение и соответственно запрос по поводу школьного автобуса в Костромской области. Нас поддержал министр образования Фурсенко. Дело было так. В Костромской области сначала позакрывали сельские школы, но соответственно ввели школьный автобус, уговаривая родителей, что теперь их дети будут учиться в хороших современных школах. После, однако, потребовали деньги на автобус порядка 1000 рублей в месяц. При нормальной зарплате это не деньги, но при зарплате на селе – это немало.
Нам говорят, что мы не будем сокращать государственный образовательный стандарт, что мы не будем переводить часть уроков на платную основу. Дай Бог! Хотя я хотел бы напомнить, что в 2004 году министр образования Андрей Фурсенко уже предлагал на слушаниях в Совфеде – у меня есть стенограмма – сократить школьную нагрузку на 25% и сделать 25% школьной программы платной, а наиболее бедным семьям компенсировать специальными субсидиями. Дай Бог, если речь не идет сейчас о том же самом. Допустим, мы поверим Андрею Фурсенко и повторяться эта идея не будет, но, на мой взгляд, наиболее важным путем вытеснения бюджетного образования платным, которым идут некоторые школы и некоторые учителя в Москве, да и в других крупных городах, будет такая схема. Учитель, перед которым стоит задача зарабатывания денег, на уроках будет развлекать детей чем может и открыто заявит, что те, кто хочет получить серьезное образование, пусть приходит на платный факультатив. Вот вам схема без формального нарушения законодательства, которая приводит к замене бюджетного образования платным.
РЖ: А как тогда можно свести или развести вашу идею многоканального финансирования образования и коммерциализацию госуслуги? Вроде бы вы за многоканальное финансирование, но когда оно открывает дверь рыночным отношениям, то против?
О.С.: Идея предельно простая, собственно она была заложена в редакцию закона об образовании. Есть государственный образовательный стандарт, есть государственная программа, которая должна быть полноценной и которая должна оказываться за счет бюджета не по принуждению, а исключительно по желанию родителей, если они хотят чего-то дополнительного, они вправе сделать это на внебюджетной основе. Государство должно стимулировать налогами и льготами спонсоров, которые будут вкладывать деньги в образование, для того чтобы увеличивать реально его объем по сравнению с бюджетом.
Я удивился, услышав заявление президента, что с помощью закона об АУ БУ и КУ собираются бороться с коррупцией. Я лично совершенно убежден, что закон лишь увеличит коррупцию. Поскольку он переводит финансирование с обычной сметы на государственные задания, делит все имущество образовательных и не только образовательных учреждений на то, которое можно продавать и то, которое нельзя продавать (недвижимое и особо ценное движимое имущество). Именно чиновники будут определять, кому дать какие задания, кому разрешить продавать какое имущество, так мы создадим поле для резкого роста коррупции. Нам говорят, что перевод на госзадания повысит эффективность учреждений. Но определять будут не граждане, не родители, не старшеклассник или студенты, а определять будут опять же чиновники, причем по спорным критериям.
Кроме того, закон становится преддверьем реструктуризации бюджетных учреждений. Сейчас, в постсоветский период, по некоторым экспертным оценкам, ликвидировано порядка 13 000 сельских школ. Я могу сослаться на данные, полученные мной от двух заместителей министров. В 2003-2006 учебных годах было закрыто порядка 1900 сельских школ, в 2007-2008 годах – 2600. За один год больше чем за три предыдущих года. Это прямо связано с подушевым финансированием и механизмами, которые только усилят законы об АУ, БУ и КУ. Мы предполагаем, что реструктуризация усилится. Что становится уже вопросом национальной безопасности.
Нам говорят, что школы закрываются там, где ликвидируется село, но есть и обратная зависимость. Село исчезает там, где ликвидируется школа. Вместе с депутатом Оксаной Дмитриевой я полагаю, что школы будут закрывать путем отказа в государственных заданиях. Ведь если раньше было написано в ГК, что учредитель обязан финансировать учреждение, то теперь это положение сохранилось только для негосударственного собственника. Государство становится уникальным собственником и учредителем, которое не обязано финансировать созданные им учреждения, а обязано финансировать только госзадания. Получится так, что вы – руководитель учреждения где-то в центре города. На это учреждение положит глаз сильная корпорация типа строительство элитного жилья. Вам не дадут государственное задание и вы будете вынуждены закрыться. Все это приведет к злоупотреблениям не только на селе, но и в крупных городах.
Соответственно, если будет происходить реструктуризация бюджетных учреждений, будет происходить сокращение числа интеллигенции, работающей в этих бюджетных учреждениях. То есть закон приведет к росту безработицы среди интеллигенции, в частности среди учителей, врачей и работников культуры. Хочу напомнить вам: по недавним статистическим данным в Штатах средняя зарплата в образовании – 109% от средней по стране. В России – 66%. Я недавно посмотрел еще раз данные за 1-ый квартал 2010 г. и увидел, что зарплата в образовании за 1-ый квартал 2010 г. по сравнению с зарплатами в промышленности, в отраслях, составляет порядка 64-60%.
Позиция следующая. Как известно, с некоторых пор в мире произошла переоценка ценностей, успехи и проблемы стран оцениваются уже не столько по ВВП на душу населения, сколько развитием человеческого потенциала. И один депутат недавно приводил в Думе данные из доклада о развитии человеческого потенциала. Так вот по оценкам Центра изучения человеческого потенциала при ФИРО (Федеральный институт развития образования) в советский период, если посчитать обратным счётом, мы входили бы в десятку наиболее продвинутых в этой области. В 1992 мы были 34-ые, хотя был страшный кризисный год, еще в проклятые годы эпохи застоя мы были довольно сильны. В 1999 мы были 55-ыми. По данным доклада, обобщающим результаты 2004, мы были 65-ые, потом 67-ые, а по последнему докладу – 71-ыми. Причём в 2004 впереди нас на одно место была Ливийская арабская Джамахирия, соответственно 64-ое место. По последнему докладу она – 55-ая, т.е. она впереди нас на 16 мест. Коллегам, депутатам из «Единой России» я предлагал поменять хрущёвский лозунг «догнать и перегнать Америку» на лозунг «догнать и перегнать Джамахирию». Шутки шутками, но я абсолютно уверен, что модернизация в 21-ом веке не может повторять опыт Петра I и Сталина. Т.е. не может быть авторитарной модернизацией за счёт перенапряжения и отчасти уничтожения человеческого потенциала. Модернизация в 21-ом веке не может не базироваться на развитии человеческого потенциала. А соответственно закон об АУ, БУ и КУ, сокращая интеллигенцию, увеличивая долю платного образования, медицины и культуры, понижая их качество, неминуемо приведёт к тому, что мы остановим развитие человеческого потенциала в нашей стране. Что мы собираемся делать? Мы собираемся вносить безнадёжный, но, тем не менее, важный закон об отмене закона об АУ, БУ и КУ. Как Катон-старший каждое выступление по вопросам о социальной политике в Государственной Думе я буду заканчивать фразой «Закон об АУ, БУ и КУ должен быть отменён».
РЖ: В чьих интересах, в интересах каких политических сил принимается такое законодательство? И почему критика ваша и общества не перевешивает желание поскорее выпустить этот закон в жизнь?
О.С.: Я думаю, здесь совпадают две тенденции или, как сейчас модно говорить, тренды. Первое – желание Минфина сэкономить деньги. В пояснительной записке к законопроекту мягко написано, что он предполагает улучшение работы бюджетной сферы без увеличения или при замедлении роста бюджетного финансирования. Как я только что говорил, наверное вы это не забыли, у нас такое финансирование в образовании составляет половину от потребностей. Предполагаю, что в медицине и в культуре – меньше. Второе – существует точка зрения политическая, может быть, не лишённая основания, согласно которой политическая элита России ориентируется, несмотря на публичные широкомасштабные заявления, на сырьевое развитие, полагает, что для сырьевого развития у нас вполне достаточно образования в стране, и что вообще необразованным народом управлять легче. Скорее всего, истина находится где-то посередине, а может быть объединяет обе эти тенденции.
РЖ: Как Вы объясняете, что закон об автономных учреждениях предваряли двухлетние обсуждения, а здесь закон принят фактически без обсуждения?
О.С.: Власть делает то, что мы, граждане, ей позволяем делать. Когда принимался закон об АУ, против него активно выступали широкие слои образовательного – да и не только образовательного – сообщества. ЦК Профсоюза работников образования и науки выступал против закона, Съезд ректоров принимал специальное решение и направил телеграмму в адрес председателя ГД Грызлова. Мы эту телеграмму озвучили. Например, наши коллеги, товарищи в Озёрске, депутаты местного совета и члены нашего движения «Образование — для всех» собрали количество подписей, равное примерно половине всего населения города. Левые молодёжные организации устраивали акции протеста, собирали подписи. Общественная обстановка была очень серьёзной. И в таких условиях в закон об автономных учреждениях нам удалось продавить поправку, которая говорит, что автономное учреждение создаётся по инициативе и с согласия самого коллектива учреждения. Закон об автономных учреждениях сработал очень слабо. Теперь решили принудительно всех загнать в эти самые БУ.
РЖ: Почему правительство считает, что сейчас у него развязанные руки?
О.С.: ЦК Профсоюза работников образования и науки и другие профсоюзы высказали не категорические протесты, а некоторые замечания к этому законопроекту. Я думаю, это не тайна, но на мой прямой вопрос лидеру Профсоюза работников образования и науки, будете ли вы протестовать, ответ был такой: ну что сделаешь, если государство решило уйти из образования. Что касается Союза ректоров, то он тоже дал свои предложения, но категорического резкого протеста не последовало. Что касается других структур гражданского общества, то я напомню, что закон был внесён в Госдуму 31 декабря, чуть ли не в ночь под Новый год, и пока раскрутились, пока до людей стало доходить, закон уже фактически был принят.
РЖ: Понимают ли депутаты аргументы критиков или они цинично работают на руку кормящую?
О.С.: Отвечу так. Однажды (это было, правда, не в пятой, а в 4-ой Думе, но ситуация не изменилась), в одном селе под Омском меня активно атаковали селяне: что там ваша ГД принимает и о чём она думает? Я им ответил: коллеги, вы должны понять, что сейчас в России парламент – не место для дискуссии, а ГД устроена так, что, если бы даже представитель Правительства или Администрации Президента внёс законопроект о распродаже султану депутатских жён и подруг, мы бы и то проголосовали. Т.е. Госдума перестала быть местом, где на самом деле принимаются решения. Есть такие грустные шутки – говорят, что при несуверенной демократии парламент формирует правительство, а при суверенной управляемой демократии правительство формирует парламент. Поэтому при несуверенной демократии партия власти – это партия, которая имеет власть, а при суверенной управляемой демократии это партия, которую имеет власть. Вот ответ на ваш вопрос.
РЖ: Какие ваши потенциальные институциональные опоры в борьбе с этим законом?
О.С.: Вы знаете, к сожалению, те институциональные опоры, которые, я считаю, спасли российское образование от обвальной приватизации в 1990-ых, их было много, но главными из них были две – это был Российский союз ректоров и Профсоюз работников образования и науки. Они оказали огромные влияние и давление тогда в пользу защиты образования. Сейчас позиции и того, и другого института заметно ослабли. Ну, вы, наверное, знаете, что господа Кропочёв-Кузьминов (Николай Кропочёв – новый ректор СПбГУ – РЖ.) создают некую альтернативу Российскому союзу ректоров. И позиция самого Российского союза ректоров стала гораздо мягче. Точно также и с позицией Профсоюза работников образования и науки.
РЖ: Почему?
О.С.: Чем далее, тем более общественные структуры в России встраиваются в так называемую вертикаль. Существует масса способов воздействия. На тех же ректоров через силовые… ну я не буду называть фамилию, но очень известный видный ректор мне говорил: «Олег Николаевич, пойми, наступает другая эпоха, наступила другая эпоха. Знаете, что нам присылают? В лучшем случае икру, а в худшем – прокуратуру». Чего боятся профсоюзы – мне трудно сказать, но может быть тоже боятся, что на них будут оказывать давление и, соответственно, руководство снимут. Это результат выстраивания вертикали в условиях суверенной демократии.
РЖ: Собираетесь ли вы обратиться к Конституционному суду или к Верховному суду? В этой области у вас есть возможности?
О.С.: Вы знаете, мне кажется, здесь возможности достаточно ограничены. Во-первых, не факт, что мы наберём 90 подписей депутатов для обращения в Конституционный суд. У нас была такая история – мы набрали 92 подписи депутатов под обращением о неконституционности некоторых положений закона, связанных с ЕГЭ. Я думаю, там были абсолютно реальные шансы. Но после этого правительство провело переговоры с лидерами «Справедливой России», и те не направили наш совместный подготовленный запрос в Конституционный суд. Правительство пообещало – за это оно освободит от ЕГЭ тех, кто окончил школу до 2009 г. Действительно, это обещание правительство в принципе исполнило. Спустя, правда, почти год после того, как оно было дано.
Во-вторых, здесь можно, конечно, побороться по поводу 55-ой статьи нашей Конституции, которая запрещает принимать законы, умаляющие гражданские права, но трактовки этой 55-ой статьи очень разные. Многие юристы полагают, что это относится только к так называемым политическим и общегражданским правам человека, а к социальным правам не относится. Поэтому сейчас этот вопрос обсуждается и прорабатывается. Но мне кажется, что наша задача заключается в том, чтобы мобилизовать гражданское общество, хотя это тоже очень трудно.
Беседовал Сергей Митрофанов
