ноябрь
— Олег Николаевич, в самом начале нашей беседы мне хотелось бы в столь значимый день, поздравить вас с днём 90-летия Октябрьской революции.
— Спасибо.
— Какие планы на сегодня? Что уже успели сделать, что собираетесь делать?
— Утром, в этот праздничный день к пленарному заседанию Думы я подготовил протокольное поручение Комитету Государственной Думы, фактически запрос в правительство, по грустному, к сожалению, вопросу: в России в последнее время горят на пожарах ветераны, студенты, дети, а федеральное правительство не предпринимает никаких действенных мер, чтобы кардинально изменить ситуацию.
Успел выступить на II Всероссийских педагогических чтениях по вопросам коррекционной педагогики и специальной психологии – более 350 участников, организатор — Российская академия образования. Сделал доклад о судьбе Федерального закона «Об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья (специальном образовании)», работа над которым ведётся парламентом России с 1995 г.
Наконец, сегодня ещё я планирую выступить на канале «Столица». Когда мои товарищи будут на демонстрации, – я в это время работаю в телеэфире.
— Но это всё работа… А как вы празднуете этот юбилей?
— Надеюсь, вечером поднять по бокалу за наших дедов, прадедов. У меня, кстати, деды были очень разные: один дед был убеждённый коммунист, другой без восторга относился к Советской власти. Но, тем не менее, оба деда любили свою страну, и обоих сегодня мы помянем добрым словом.
— Олег Николаевич, когда речь в печати заходит о Вас или в связи с Вашей деятельностью, Вас то называют беспартийным, то «убеждённым коммунистом». Вы – в «тройке» московского списка КПРФ на ближайших выборах в Думу…
— Да, я беспартийный, но я член фракции КПРФ в Думе четвёртого созыва, а сейчас – член избирательного списка КПРФ, в составе которого иду на декабрьские выборы в новую Государственную Думу.
— Скажите, Вы столько раз избирались при поддержке КПРФ, всегда активно, даже страстно отстаиваете позицию коммунистов. Что мешает Вам вступить в ряды компартии?
— Я человек, безусловно, левых взглядов. И на Ваш вопрос отвечу полушутя, полусерьёзно, как однажды высказался на конференции коммунистов. Я сказал примерно так: «Партии, как неудавшейся жене, иногда изменяют. А идее, как любимой женщине, изменить невозможно». Я служу идее.
— А вообще, чем лично для Вас является этот праздник?
— Во-первых, для меня праздник 7-го ноября — не только дань традиции. Уверен: любая революция у любого народа – это решение, которое народ принимает только в самых крайних случаях. Так было в Британии в XVII, во Франции в XVIII, в России – в XX веке.
Во-вторых, как человек, написавший книги по теории революции как исторической ситуации, точно знаю, что любая революция – настоящая национальная драма, потому что революции почти всегда сопровождаются насилием и за ними нередко следуют гражданские войны. Но драмы бывают разные: мне очень нравится название пьесы, которую когда-то написал Всеволод Вишневский – «Оптимистическая трагедия». Октябрь – это, если угодно, «Оптимистическая трагедия», это попытка прорыва в будущее более быстрыми темпами, чем позволяет историческая ситуация. Кстати, это было и во Франции в XVIII веке.
А то, что произошло в России в 1990-х годах, так называемая вторая русская революция, – тоже трагедия, но трагедия развала. Хотел бы напомнить, что большевики, как бы к ним ни относиться, восстановили экономику страны к 1927-му году. Нынешняя российская экономика, когда не было ни гражданской войны, ни Первой мировой, не восстановлена до сих пор.
Хотел бы напомнить, что Александр Зиновьев назвал советский период «лучшим периодом российской истории». И это правда. Потому что Россия до того никогда не была и, не знаю, будет ли когда-нибудь ещё, второй державой мира. Никогда ещё страна не выигрывала такую войну как Великая Отечественная. Царское правительство оказалось совершенно не способно вести Первую мировую войну, а советское правительство при всех его жёсткостях и проблемах выиграло войну, пожалуй, самую великую в истории всех времён и народов. Хотел бы напомнить, что в советское время с нашей страной связывалось огромное количество надежд самыми лучшими умами человечества от Ромена Роллана до Бертрана Рассела. Именно в советский период страна не была самым богатым обществом в мире, но была в числе лидеров по развитию человеческого потенциала. Это всё чистая правда.
Другая часть правды, и её тоже не надо забывать, что все эти великие достижения державы достигались огромной ценой для народа. И наша задача — сейчас, в XXI веке, понять, что невозможно повторить авторитарную модернизацию. Кто думает «по Петру I», кто думает – «по Сталину». В XXI веке залогом успешной модернизации, экономического развития являются, с одной стороны, социальные гарантии, то есть поддержка человеческого потенциала, а с другой стороны, политическая свобода. Поэтому, как бы высоко ни оценивать советский период нашей истории, прекрасно понимаю, что брать из него нужно только лучшее.
— Первым пунктом предвыборной программы КПРФ, «Первым шагом» стоит «национализация»…
— Надо уточнить: национализация чего? Думаю, она правильно там стоит. Но сначала приведу примеры, а потом объясню, что имею в виду.
У меня довольно много друзей из среднего и мелкого бизнеса. Один из них, довольно успешный бизнесмен, кандидат технических наук, настоящий производственник, как-то сказал мне: «Если бы мне могло прийти в голову, что государство вдруг кому-то в частные руки отдаст нефть, электроэнергетику, газ, если бы мне кто-то это сказал 15 лет назад, – не поверил бы».
Другой пример. Несколько лет назад встречался с одним немцем. Он сказал так: «Странный вы народ русский: нефть отдали, газ отдали, цветные металлы отдали – и хотите жить хорошо? Странный народ».
Речь не может идти о том, чтобы возвращаться целиком к государственной экономике. Надо создать смешанную экономику, в которой была бы широкая экономическая свобода, но основные богатства использовались бы не отдельными так называемыми «олигархами», а на пользу большинства граждан страны. Ни для кого не секрет, что в Норвегии существует нефтяная государственная компания. И не только в Норвегии. Поэтому оппозиция считает, что богатства природы, доставшиеся от предков, от Господа Бога, должны принадлежать всем людям нашей страны. Это справедливо. Кстати, 90% населения, по опросам, поддерживают эту позицию.
— А кто будет определять, что национализировать, а что нет?
— Для этого существуют законы. В России, кстати, давным-давно работает закон о приватизации, но до сих пор нет закона о национализации. А это тоже надо было бы утверждать законом. Его надо обсуждать в обществе, чтобы не было произвола, а были процедуры согласования, установленные в любом цивилизованном обществе при принятии закона. Нередко слышу разговоры о том, что государство сейчас занимается национализацией, – не занимается оно национализацией. Оно занимается переделом собственности. Нелояльные олигархи подвергаются репрессиям, а лояльные умножают свои богатства.
Мы говорим совсем по-другому: что такое государство? кем оно представлено? куда используются доходы от государственной собственности?… Что толку большинству граждан России от того, что 3 триллиона рублей «загнали» в Стабилизационный фонд. Кто и что от этого получил? Ни ветераны, ни дети, ни студенты, – никто практически ничего. Зато половину из этих денег держат в долларах. Курс доллара упал на 20% за последние годы. Легко подсчитать, что прямые убытки страны составляют порядка 300 миллиардов рублей. И никто за это не отвечает.
— «Национализация может дать финансовые основы для дальнейшего развития страны», – так записано в предвыборной программе КПРФ. Каким образом?
— Очень простым. За счёт того, что значительная, если не большая часть доходов от использования природных ресурсов должна поступать в бюджеты различных уровней. Хотел бы напомнить, что в России в 1990-е годы людям практически за бесценок были переданы колоссальные природные богатства. Я, кстати, не предлагаю их отбирать.
Думаю, что вариант мог бы быть намного более мягким. Производится реальная оценка того, сколько должно было стоить это имущество и, за сколько оно было передано соответствующим «олигархам». После этого им может быть предложен выбор: либо вы соответствующую часть акций, а, значит, и прибылей, передаёте государству, либо в рассрочку, чтобы не разорять компании, погашаете свои долги перед государством, поскольку даром получили огромные природные богатства.
Вот что я имею в виду, когда говорю, что это может стать источником дополнительных доходов российских граждан. И в этом нет ничего нового. Опять же надо воспользоваться опытом государственной компании в той же Норвегии.
— Это Ваша собственная позиция или позиция фракции КПРФ в Думе?
— Я сейчас не готов говорить от имени всего партийного руководства, но именно такие варианты, такие законы разрабатывались ещё в середине 1990-х годов, когда шли на выборы. Не думаю, что с тех пор что-то поменялось. Экономика современных государств сейчас может быть только смешанной.
— Известно, что не всегда честный и добросовестный труд бывает востребованным. Если вам будет предложен выбор – вы за «честный» или за «востребованный» труд?
— Не очень хорошо понимаю дилемму. Думаю, что честный труд так или иначе должен быть востребованным. Если человек «честно» приходит к девяти, а уходит в пять, это не означает, что он честно трудится. Это две большие разницы. Что касается экономики, то судить, разумеется, надо по конечному результату. Труд должен быть эффективным.
А если имеется в виду соотношение плана и рынка, то совершенно очевидно, что ближайшим ориентиром может быть только так называемое «социальное рыночное хозяйство». Необходимо использовать рыночные механизмы как механизмы, стимулирующие человека к труду, но не превращать сферы воспроизводства человека в рыночные сферы.
Глубоко убеждён, что образование, например, – это не услуга. Образование – это служение. Главная цель образования не в том, чтобы «обслужить» клиента, которому мы якобы даём знания, а в том, чтобы воспитать «человека и гражданина». Когда я прихожу к студентам читать лекции, я не думаю, что «их обслуживаю». Я думаю, что делюсь с ними частью своей личности.
— Вы имеете огромный опыт в области образования, мы ещё вернёмся к этой теме, но сейчас хотелось бы услышать ваши комментарии по поводу предлагаемого КПРФ регулирования цен – какая при этом может быть заинтересованность производителя?
— Регулирование цен только что попытались установить действующие российские власти. Регулирование цен, как показывает опыт, в том числе и в США, может быть только временной, антикризисной мерой: кончился кризис – кончилось регулирование цен. Административными методами используются рыночные механизмы регулирования цен, так называемая «тонкая подстройка», о которой говорят социал-демократы, в том числе и на Западе. Поэтому я не предлагаю регулировать цены на всё и вся.
Это возможная мера в особых конкретных условиях, например, которые сложились сейчас в России. Боюсь, правда, что регулирование цен сейчас имеет предвыборный характер. И как только пройдут президентские выборы, их «отпустят», и они «взлетят» до небес. Возможно, будет другой вариант, более эффективный: платить нормальные пенсии и нормальные заработные платы в бюджетной сфере.
— Давайте вернёмся к вашей основной деятельности – к образованию. Вы являетесь яростным противником сокращения бюджетного образования. У нас на Кипре большинство школ – бесплатные, но в них чудовищно низкий уровень подготовки. Немало и платных школ, которых финансово поддерживают и отдельные организации, и даже другие страны. И уровень этих школ даёт возможность выпускникам по Болонскому соглашению поступать в любые университеты Европы. А рейтинг университетов на Западе (неважно, платных или бесплатных) определяется тем, как скоро выпускник получит достойную работу. Даже платные университеты наиболее талантливым студентам, в том числе и иностранным, даже из России, на период учёбы дают солидные гранты, кредиты, отрабатывать которые можно уже во время работы. Вы против этого. Почему?
— Начнём с того, что в современной России нельзя, к сожалению, ввести критерий оценки качества работы вузов по зарплате их выпускников. Если посмотреть таблицу уровня оплаты труда, то первую пятёрку снизу, подчеркиваю – снизу, образуют учёные, врачи, педагоги, работники культуры. И в самом низу – работники сельского хозяйства. Если рейтинги и финансирование вузов поставить в зависимость от зарплаты их выпускников, то сразу придётся закрыть медицинские, педагогические, вузы культуры и сельскохозяйственные. Виноваты ли педагоги, что государство им не платит?
Поэтому порядок должен быть иной: сначала установить нормальное соотношение зарплаты, когда оплата педагогического или медицинского труда в целом по стране будет выше средней. Потому что эти люди создают человеческий потенциал. Потом уже можно будет вводить общепринятый критерий эффективности работы вузов. Это первое.
Второе. Я выступаю против сокращения бюджетного образования, но это вовсе не значит, что я выступаю против образования внебюджетного. Напротив, в законе РФ «Об образовании» в 1992-ом году была открыта возможность создания негосударственного сектора образования. Должно быть больше вузов хороших и разных. Повторю: не возражаю против развития внебюджетного образования. Возражаю против сокращения (!) бюджетного образования. Это разные вещи.
И третье. Один мой знакомый, ректор негосударственного вуза, однажды пошутил, – не всем это нравится, но мне представляется довольно остроумным, – он сказал: «Образование, как любимая женщина, не может быть всегда бесплатной, но она должна быть обязательно доступной». В России, где минимальная заработная плата после всех повышений составляет менее 60 евро, ситуация, когда за образование платят уже 60% студентов, ненормальна. Если бы в России минимальная заработная плата составляла 1500 евро, можно было бы согласиться с тем, чтобы 60% студентов платили за образование…
Кстати, сейчас весь мир разными путями, но идёт к расширению доступа к высшему образованию. Например, в Германии более 90% всего образования — бюджетное, во Франции – более 80%. В Британии существует система социальных образовательных кредитов, которые выравнивают возможности получения высшего образования. А во Фландрии высшее образование – общедоступное: каждый может поступить в вуз, если, конечно, сможет там учиться, и при этом он будет платить за высшее образование столько, столько составляет примерно одна минимальная месячная заработная плата во Фландрии. И это происходит не потому, что все стали социалистами, а потому, что все понимают: другого пути в информационное общество просто нет.
— В своих работах, выступлениях Вы часто повторяете: «Я не меняю своих убеждений»…
— Не меняю.
— Хотелось бы по-другому поставить вопрос: не убеждения, а какие-то решения в жизни, были ли они Вами когда-либо пересмотрены, исправлены?
— Сначала про убеждения, а потом про решения. С убеждениями ситуация очень простая: в 1990 году, когда нами было получено достаточно информации об опыте как нашем собственном, так и зарубежном, мною был подготовлен документ, который назывался «Платформа левой социал-демократии». В принципе, все основные положения, которые я тогда в этот документ записал, считаю не устаревшими и в настоящее время.
Что касается решений, приведу самый простой пример. В школе у меня было много самых разных задумок. Какое-то время я думал податься в математику, какое-то – в теоретическую физику, в музыку, а потом в философию и гуманитарные науки. Но я никогда не думал, что буду заниматься политикой. Могу сказать, что в политике я фактически по принуждению. На рубеже 1980-х годов университеты хотели иметь своих людей в политических элитах. Это законное и правильное желание. И меня практически насильно «вытолкали» кандидатом в народные депутаты Российской Федерации. Это был конец 1989-го года. Сейчас это, конечно, не повторилось бы, но тогда было модно голосовать за новых людей, и первые свои выборы я выиграл тогда у председателя облисполкома, нынешнего губернатора Омской области Леонида Полежаева. Сейчас, наверняка, доценту против губернатора не удалось бы устоять. Но тогда это было возможно.
Теперь я об этом не жалею, поскольку работа у меня интересная, с одной стороны, а с другой, я понимаю, что в России во властных структурах очень много лоббистов нефти, газа, водки, табака. Но очень мало лоббистов, в хорошем смысле этого слова, образования, здоровья, науки, культуры. И я знаю, что если меня в следующей Думе не будет, эти вопросы будут подниматься гораздо реже. А другого пути в будущее, кроме как научно-образовательный прорыв, у нашей страны просто нет.
— Вы можете припомнить самую большую неудачу, которая до сих пор мешает вам жить?
— В детстве каждую неудачу я помнил до боли, сейчас научился как-то их забывать. Неудач в жизни, к сожалению, было очень и очень немало. Одна из самых больших неудач в моей жизни за последнее время – это принятие Думой закона о «монетизации», который практически разрушил ту систему образовательного и социального законодательства, над которой я работал предыдущие 14 лет. Конечно, это была целая жизненная драма, тем более что мы пытались сделать всё возможное, чтобы уменьшить вред от этого закона. Теперь же долго-долго придётся заниматься восстановлением того социального законодательства, которое, хотя и плохо исполнялось, но всё же было в России.
— А какая самая большая удача? Я понимаю, что задавать Вам такой вопрос не совсем корректно: Вы всей своей деятельностью, мужественно преодолев жестокие вызовы судьбы, сами являетесь символом удачи, но всё же?
— Кто-то пошутил, что худшее произведение Карла Каутского – это его сын. Так вот у меня совсем наоборот: у меня недавно родился внук, которого к тому же назвали Олегом. Думаю, что это одно из самых больших моих достижений за последние годы.
— Вы как-то сказали, что «если уж совсем голова перегружена, эмоциональный голод, тогда спасает русский романс под гитару или остатки музыкальных воспоминаний со школьного времени о Моцарте, Чайковском». Что Вы можете сыграть?
— Хотя в музыкальной школе я учился по классу баяна, но очень любил фортепьяно и на выпускном экзамене сыграл Фантазию ре минор Моцарта. Очень сложная и красивая вещь. Боюсь, что сейчас уже не сыграю, хотя, конечно, какие-то фрагменты помню. Что касается Чайковского, то «Баркаролу» или «Осеннюю песню» сыграть в состоянии.
— А что сейчас читаете?
— Грех сознаться, я вовремя не прочитал Эдгара По. Вот сейчас читаю Эдгара По (смеётся).
Сравнительно недавно я прочитал «Улисса». Говорят, не так много людей в мире, которые решились вычитать эту весьма своеобразную книгу Джойса. Очень люблю русскую философскую поэзию – Тютчев, Баратынский лежат у меня дома. Иногда открываю.
— Прямо перед Вашим столом в кабинете висит портрет Сергея Есенина. У Вас особенное пристрастие к его творчеству?
— Есенин входит в число любимых поэтов, а ковёр подарили в одном из детских домов Московской области.
…Отведённое время быстро пролетело. А осталось так много вопросов: и про работу вице-президентом в Параолимпийском комитете – уже через несколько месяцев в Пекине состоятся очередные Параолимпийские игры; и про деятельность во Всероссийском обществе слепых – я могу представить соревнования слепых по шахматам, но вот по спортивному ориентированию!?.. Много-много других вопросов. Хотелось даже в чём-то поспорить. Но время неумолимо и…задаю последний вопрос:
— Олег Николаевич, у Вас так много всяких должностей, званий, наград, только перечисление – почти полторы страницы. И среди них такие экзотические, как признание Ассоциацией русских рекордов: «Единственный незрячий депутат Российского парламента, пятикратно избранный по одномандатному избирательному округу». Что из этого списка вам наиболее дорого?
— У меня действительно много общественных наград, но, может быть, на первое место я поставил бы Почётный знак Уполномоченного по правам человека Российской Федерации «За защиту прав человека». Я думаю, что для правозащитника в ближайшее время в России будет очень много работы. И такие награды вручаются всего по нескольку в год, реже, чем официальные государственные ордена и медали. Поэтому эту награду я очень высоко ценю.
— Я благодарю Вас за интервью и ещё раз поздравляю с праздником.
— Спасибо.
Валерий Камышов
Опубликовано: газета «Европа-Кипр». – 2007. – Ноябрь.