Георгий Бовт: Здравствуйте! У нас в гостях сегодня первый заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию Олег Смолин, и говорить мы будем как раз об этом самом образовании. Олег Николаевич, добрый вечер.
Олег Смолин: Добрый вечер, Георгий, добрый вечер, уважаемые слушатели Сити–FM.
Георгий Бовт: Ну что ж, сейчас хороший повод поговорить об образовании, потому что как раз только что началась очередная приемная кампания по поступлению в вузы, и соответственно, какие итоги взаимодействия? Я не говорю «борьбы», я говорю – взаимодействия с нашим Минобразом можно подвести? Какие достижения к концу этого учебного года, что поменялось, а что надо еще поменять, и в какой мы находимся сейчас точке? Я тоже не употребляю слово «падения».
Олег Смолин: Во всяком случае, о точке роста говорить сложно.
Георгий Бовт: Дрейфа.
Олег Смолин: Что касается точки дрейфа, то ситуация, увы, очень и очень сложная. Из плюсов, если говорить о работе Госдумы, я бы, пожалуй, отметил закон о крымском образовании. Все-таки там ситуация выведена из ступора, потому что иначе возникали правовые коллизии. И все должно быть более или менее нормально, хотя проблем по-прежнему остается немало. Ну, может быть, из мелочей каких-то отмечу закон о возвращении в школу медалей, которые почему-то решили из школы искоренить. Правда, по преимуществу – в виде морального поощрения.
Георгий Бовт: Они же никаких льгот не имеют.
Олег Смолин: Совершенно верно. Но даже в этом качестве их хотели ликвидировать. Обсуждается позиция, связанная с тем, чтобы в следующем году включить их в так называемое портфолио, дающее дополнительные баллы при поступлении в вузы. Ну а я, грешный, как золотой медалист 1970 года… Кстати, когда я заканчивал школу, на всю мою родную Омскую область выдавали семнадцать медалей, а не так, как бывает иногда, когда по несколько десятков на одну школу, – так вот, я пытался вернуть медалистам льготы. Логика очень простая: все равно медалист сдает профильные экзамены, будь то ЕГЭ или экзамен в вуз. Если не подтверждает результат – ну значит, медаль никак не действует, это не абсолютная льгота. Поэтому это мне кажется правильным. Что касается других вещей, назову только несколько позиций. Вроде бы повод уже ушел, но последствия остались. Я имею в виду большой скандал в конце мая по поводу мониторинга вузов России вообще и в Москве в особенности. Первоначально Министерство образования и науки обнаружило признаки неэффективности у 21 московского государственного вуза и почти у сотни негосударственных. Причем, среди этих вузов были такие, например, как, скажем, МАТИ, где готовят ракетчиков; такие как РГГУ. Можно по-разному относиться к идеологии многих преподавателей этого вуза, но этот вуз – один из лидеров гуманитарного образования, бесспорно. Такие как, например, МЭСИ – вуз, который является безусловным лидером электронного обучения в России, причем, по данным самого же министерства.
Георгий Бовт: А как это так они умудрились?
Олег Смолин: А вот правая рука не знает, что делает крайне правая, – как говорил Рейган. Осенью прошлого года проводили специальный мониторинг, рейтинг готовности вузов к электронному обучению, МЭСИ оказался абсолютным лидером в России. Это естественно, он наиболее последовательно эту линию проводит. А это, кстати, соответствует сейчас ключевой международной тенденции в развитии образовательной политики. Но дело в том, что электронным вузам ни к чему иметь четырнадцать квадратных метров в Москве на студента, который учится во Владивостоке.
Георгий Бовт: Вот оно, да.
Олег Смолин: И при электронном обучении можно иметь меньше преподавателей в расчете на сто студентов, а этот показатель теперь тоже присутствует.
Георгий Бовт: Это что же за тупые люди такие составляли этот критерий?
Олег Смолин: Георгий, помните, как говорил Жванецкий: «Будет ли так поступать нормальный человек? Нормальный не будет, а умный будет». Задача была поставлена вполне конкретная: закрыть, примерно, 30 процентов российских вузов.
Георгий Бовт: Любых?
Олег Смолин: Всяких.
Георгий Бовт: Хороших, плохих…
Олег Смолин: Понимаете, видимо, авторы мониторинга уверены, что он позволяет отделить зерна от плевел. На самом деле, подавляющее большинство показателей не имеют к образованию или к образовательным результатам никакого отношения. Я говорил министру образования и науки и членам межведомственной комиссии, например, такую вещь: коллеги, ладно, я понимаю, есть логика в том, что ввели критерий трудоустройства выпускников. Но вы же его поставили на уровень 99,5 процента трудоустройства. Я не знаю такой страны, где бы 99,5 процента выпускников были трудоустроены. Во всем мире на первом году после выпуска процентов 75 в хорошем случае трудоустраиваются.
Георгий Бовт: Даже в Гарварде не 99.
Олег Смолин: Абсолютно. Как удается в России еще такие показатели давать, остается только удивляться. Я уже не говорю о других всяких вещах, когда науку измеряют в рублях. Повторяю, ни в открытиях, ни в изобретениях…
Георгий Бовт: Ну, это сейчас общая тенденция.
Олег Смолин: Общая тенденция – все в рублях.
Георгий Бовт: В рублях – проще.
Олег Смолин: Все в рублях – проще. Вот поэтому я раньше думал, что этот мониторинг, по крайней мере, позволяет отделить богатые вузы от небогатых. Нет, знаю несколько регионов, где я был, специально ходил в вузы. Явно видно, какой вуз богаче и сильнее, но он по мониторингу оказывается с признаками неэффективности. А рядом другой – слабее и беднее, оказывается по мониторингу эффективным. Как это вообще происходит, тайна сия велика есть. Короче, тогда, я напомню, что скандал был действительно грандиозный, потому что редкий случай, когда и зам. мэра Москвы Леонид Печатников, и руководитель московского образования Исаак Калина, и наши депутаты, причем из правящей партии – Николай Булаев и Александр Хинштейн в конце концов покинули заседание рабочей группы, которая рассматривала московские вузы. В общем, шум стоял большой. В итоге, как я понимаю, из 21 10 вузов из числа с признаками неэффективности исключили. Что касается общего решения, то оно, конечно, достаточно мягкое: в итоге на МВК оказалось, может быть, и скандалы этому помогли. А именно, первое: обратили внимание учредителей госвузов на то, что у них есть признаки якобы неэффективности. И второе – пожаловались учредителям негосударственных вузов, как правило, ректорам, на сами же вузы. Параллельно, соответственно, поручили Ассоциации негосударственных вузов проработать этот вопрос. Ну и плюс, Рособрнадзор – внеочередные проверки. Пока вроде бы отделались легким испугом. Но я знаю примеры, – не хочу называть вузы, чтобы их как-то не подставлять. Например, в Калининграде закрывается филиал одного из московских вузов, который давал 20 процентов специалистов не в юриспруденции, не в экономике – в информатике. Мы вообще, как модернизацию собираемся проводить?
Георгий Бовт: А куда? Просто закрывается – и все?
Олег Смолин: Просто закрывается – и все. Куда хотите. Но большинство этих ребят не могут приехать в Москву продолжать обучение. Что с ними будет, это отдельный большой вопрос. Я уже не говорю о том, что в Тверской области я знаю город, где закрыли практически все филиалы вузов, и прокурор с тревогой ожидает последствий – потому что, куда деваться ребятам? Работы нет, учиться нельзя, – а улица всех принимает.
Георгий Бовт: На самом деле, высшее образование – это такой в хорошем смысле, – подчеркиваю, – в хорошем смысле такой отстойник, передержка. Когда люди не могут еще никуда устроиться, они просто там взрослеют.
Олег Смолин: В том числе и умнеют.
Георгий Бовт: Да.
Олег Смолин: И когда предыдущий министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко все время повторял: «Образование – не камера хранения», я ему возражал: «Да, это не камера хранения, если угодно, это охранительная система, которая защищает молодого человека от многих жизненных проблем».
Георгий Бовт: Конечно. Не зря же в Европе они пошли, в отличие от Америки, по пути фактически бесплатного высшего образования везде. Почему? А потому, чтобы эти люди не пополняли ряды безработных и, соответственно, уличных бунтарей.
Олег Смолин: Либо по пути бесплатного образования – как, например, Германия, где более 90 процентов учатся за бюджетные деньги, в России – около 40, либо по пути развития образовательного кредитования, как в Великобритании. То есть, в странах с социальной моделью экономики это бесплатное бюджетное образование. В странах с либеральной моделью экономики это очень льготные образовательные кредиты. Кстати, и в Штатах тоже идут по этому пути – кредиты на тридцать лет под… сейчас сколько там? по-моему, 0,25 процента – ставка Федеральной резервной системы. Вот по этой ставке люди получают практически беспроцентный кредит. Кстати, пользуясь случаем. Мы сравнительно недавно имели дискуссию с моим регулярным оппонентом Ярославом Ивановичем Кузьминовым, и он мне говорил: «Ну, Олег прав, что нам нужна система образовательного кредитования. Но не берут наши студенты образовательных кредитов». Я ему говорю: «Ярослав Иванович…»
Георгий Бовт: Так им не дают под 0,25.
Олег Смолин: Вы предложите им американские условия, и, честное слово, – возьмут.
Георгий Бовт: Под какие проценты образовательные кредиты?
Олег Смолин: У нас самый льготный образовательный кредит – это только для узкого круга студентов избранных технических вузов – порядка 6 с небольшим процентов. Для большинства – 11, 12 и далее – до 19.
Георгий Бовт: Ну, даже 6 – это совсем не льготный кредит.
Олег Смолин: Не льготный кредит.
Георгий Бовт: Не льготный кредит. Нам можно звонить (495) 995 11 11, пожалуйста, если кто хочет поучаствовать в дискуссии. А авторы у этого мониторинга есть? Конкретные фамилии назвать?
Олег Смолин: Конкретные фамилии мне не известны. Страна своих героев не знает. Но возражая мне, министр образования и науки говорил, что мониторинг согласован с Ассоциацией ведущих вузов, и ссылался на ректора СпбГУ Николая Кропачева, – и с Союзом ректоров России. Правда, генсек Союза ректоров Ольга Каширина опубликовала буквально разгромную статью по поводу мониторинга вузов.
Георгий Бовт: Видимо, не со всеми.
Олег Смолин: Видимо, не совсем согласован, не говоря уже о том, что мои беседы с ректором МГУ Виктором Антоновичем Садовничим говорят о том, что он прекрасно понимает, что шестью, семью критериями реально измерить эффективность работы вузов нельзя, не говоря уже о том, что их нужно очень серьезно менять. Я говорил коллегам из министерства образования и науки на парламентских слушаниях: да, у России есть важная задача повышения качества образования, но она решается другими способами, и при таком мониторинге вместо больных зубов можно вырвать здоровые.
Георгий Бовт: Сейчас по многим направлениям бюджетного финансирования происходит обрезание, скажем так. Что с образованием? В каких финансовых условиях оно будет жить в ближайшие годы? Доля его, насколько я понимаю, в бюджетных расходах не растет, а падает. Хотя в абсолютных цифрах и растет.
Олег Смолин: Я могу говорить о тех бюджетных расходах, которые видел в бюджете на 2014–2016 годы. Нового бюджета в Государственную Думу еще не представлено. Но вряд ли он будет лучше, учитывая состояние экономики, про которое Дмитрий Медведев выразился характерным словом «кисляк». Что говорит нам бюджет? Бюджет предполагает реальное сокращение доли расходов на образование в консолидированном бюджете примерно с 4,3 до 4,1 процента. Для сравнения: в большинстве развитых стран – порядка 5,5 – 6 процентов. В тех странах, которые собираются модернизироваться, как мы, доля значительно выше. Бразильцы, не будь помянуты после вчерашнего разгромного поражения, но тем не менее, бразильцы приняли решение увеличить до 2020 года долю расходов на образование с 5,5 до 10 процентов от ВВП.
Георгий Бовт: Ничего себе.
Олег Смолин: В два с половиной раза больше, чем у нас. Когда мы дискутировали на эту тему с Дмитрием Анатольевичем Медведевым, он мне сказал: «Но ведь наше образование лучше». Я говорю: «Конечно, лучше наше образование сейчас, чем бразильское. А у кого будет лучше в 2020 году, это вопрос». И что касается бюджета федерального. Там ситуация такая. Общий объем федеральных расходов на образование сокращается даже в натуральных цифрах. Что касается расходов на высшее образование, они растут. За три года должны вырасти примерно на 6 процентов, что ниже даже официальной инфляции, не говоря о том, что официальная инфляция далека от реальной, как мы все прекрасно понимаем.
Общий объем федеральных расходов на образование сокращается даже в натуральных цифрах
Георгий Бовт: Печально. Владислав, добрый вечер, в прямом эфире.
Владислав: Добрый день, Георгий Георгиевич.
Георгий Бовт: Слушаем вас, здравствуйте.
Владислав: Поскольку принадлежу к вымирающему поколению еще советской инженерии. Президент поставил задачу нарастить инженерные кадры. Мне очень интересно: у нас идет открытый саботаж поручений президента? Непонимание ситуации? Или просто всем наплевать, лишь бы денег хапнуть?
Олег Смолин: Понятно. Отвечаю по пунктам. Первое: формально прием на бюджетные места в инженерные вузы увеличивается. Второе: финансирование инженерных вузов больше, чем других. Обычно в вузах порядка 64 тысяч рублей в год на студента, в инженерных – порядка 112. Но при этом в инженерных вузов закрывают так называемые непрофильные факультеты, за счет которых обычно дополнительно финансировалось инженерное образование, и поэтому общий уровень финансирования инженерного образования увеличивается очень мало. Третье и, может быть, даже самое важное. Во всем мире инженерное образование финансируется не только государством, но и промышленностью. С помощью налоговых льгот, заказа специального, и так далее. К сожалению, в России мы сами знаем, в каком состоянии находится промышленность. Я недавно смотрел в интернете: телевизоров выпускаем как в 57–ом году, радиоприемников – как в 47–ом, грузовиков – как в 37–ом…
Во всем мире инженерное образование финансируется не только государством, но и промышленностью
Георгий Бовт: Скоро телевизоров мы будем выпускать как в 21–ом.
Олег Смолин: Вагонов – как в 1910–ом, – и так далее. Поэтому правильные, может быть, даже какие-то меры принимаются в области инженерного образования, не считая, конечно, искусственного перевода на систему бакалавриата, поскольку для большинства инженерных специальностей бакалавриат не дает необходимого качества образования. Четыре года – не успевают люди, тем более, при широкой мало специализированной бакалаврской инженерной программе. Но начинал бы я или параллельно с поддержкой инженерного образования, объявил и провел поддержку отечественной промышленности. Ни для кого же не секрет, что условия кредитования, а кредит – это ключевая тема в рыночной экономике, условия кредитования в России на порядок по меньшей мере хуже, чем в Китае или Западной Европе. И когда у нас утверждали Эльвиру Набиуллину в качестве руководителя Центробанка, я позволил себе задать вопрос: «Эльвира Сахипзадовна, скажите пожалуйста, я редко соглашаюсь с олигархами. Но вот Олег Дерипаска, связанный с производством, говорит, что российский Центробанк – это коновал, который выпустил кровь из экономики и хочет, чтобы лошадь быстрее бежала». Ну и дальше сравнительные данные о ставке рефинансирования в Штатах – 0,25; в Европе в тот период было 0,75, сейчас не отследил. И у нас тогда было 8,25. Как вы думаете, может наша промышленность конкурировать с иностранной, тем более в условиях ВТО? Эльвира Сахипзадовна нашлась и сказала мне, что Европу и Америку низкие ставки от кризиса не спасли. Но, во-первых, у них кризис закончился, как я понимаю, а у нас начинается. А во-вторых, я не знаю, что сделали бы с Беном Бернанке или кем-то еще, если бы он установил ставку рефинансирования 8,25 процента.
Георгий Бовт: Ну да.
Олег Смолин: Может быть, он разделил бы судьбу Джона и, соответственно, Роберта Кеннеди.
Георгий Бовт: И чем же вузы теперь зарабатывают, и есть ли у них такие возможности?
Олег Смолин: Парадокс заключается в следующем, Георгий. С одной стороны, вузы должны исполнять указ президента, и по логике вещей это правильно, – об увеличении заработной платы профессоров и преподавателей. Она должна, соответственно, к 2018 году выйти на две средних по региону. Это правильно. Но если бы…
Георгий Бовт: Возможно.
Олег Смолин: Это правильно, если бы вузам на это выделялись дополнительные бюджетные деньги. Поскольку дополнительных бюджетных денег на это выделяется очень мало, по оценкам замминистра Александра Повалко – примерно 50 на 50. 50 выделяется, а 50 – зарабатывайте сами. По оценкам ректоров, намного меньше 50 процентов добавляют из бюджета. Мы уже говорили, что расходы на высшее образование растут ниже инфляции. Но и это еще не все. Параллельно вводятся целый ряд других мер, которые ограничивают возможности внебюджетного набора. Тот же самый мониторинг предполагает, что абитуриенты должны иметь определенный балл ЕГЭ. Средний балл ЕГЭ в этом году, вы сами знаете, что с ним произошло, и может быть, мы еще об этом будем говорить…
Георгий Бовт: Будем, будем.
Олег Смолин: Он значительно упал. Принимать с более низкими баллами нельзя, потому что ты окажешься в числе неэффективных. Соответственно, и денег не дают, и возможности зарабатывать тоже ограничили. Поэтому возможности развития вуза резко упали. Практически все, что удается заработать, идет только на заработную плату. Хорошо, что повышается заработная плата, поскольку сейчас, по американским данным, заработная плата российского профессора из 28 исследованных стран оказалась на 27-ом месте.
Георгий Бовт: Кто хуже нас-то?
Олег Смолин: Кто хуже – не помню. А вот кто лучше, помню. Я понимаю, что Америка, Швеция, Южная Корея. Я уже с трудом понимаю, почему лучше нас Китай или Бразилия. Но совсем не понимаю, почему выше нас Нигерия и Эфиопия.
Георгий Бовт: Да, в Эфиопии они почему-то решили повысить резко оклады профессоров. Видимо, дошли до точки после гражданских войн своих.
Олег Смолин: Наверное. Меня удивляет одна вещь. Меня приглашали в крупнейший университет Турции – Анатолийский. Ни Франции, ни Штатов – Турции. В этом университете своему профессору платят 5 тысяч долларов. Приглашенному профессору – 3 тысячи долларов.
Георгий Бовт: В месяц? – уточним.
Олег Смолин: В месяц, уточним.
Георгий Бовт: Для наших это – в год.
Олег Смолин: У нас своему профессору платят порядка 700 долларов в месяц, если говорить о бюджетной заработной плате. Если внебюджет – там, понятно, больше. А приглашенному профессору нередко платят 700 долларов в час. Я понимаю, что бывают профессора исключительной квалификации, которым столько и надо платить. Но с другой стороны, я невольно вспоминаю Александра Грибоедова, что «человек из города Бордо, лишь рот открыл, имеет счастье во всех княжон вселять участье».
Георгий Бовт: То есть, вы не очень приветствуете привлечение за большие деньги сюда иностранных светил и звезд, и полузвезд?
Олег Смолин: Ситуация какая? Надо бы сначала поддержать своих, чтобы меньше уезжали. Ведь это же ни для кого не секрет. Данные Сергея Степашина давно озвучивались и многократно: 1 миллион 250 тысяч человек за три года уехавших. Мало того, по опросу Левада-центра, прошлым летом опрос проводился, 45 процентов российских студентов хотели бы жить и работать не в России, а в других странах. Вообще говоря, это катастрофические данные. Надо прежде всего остановить отток своих, а потом спокойно разобраться. Я отнюдь не исключаю, что мы оказались в таком положении, когда нам иностранные профессора необходимы. Но надо разобраться: где, как и на каких условиях.
Георгий Бовт: Видимо, это распоряжение президента о повышении зарплаты к 2018 году, две трети региональных, – оно все-таки не будет выполнено? Пока нет никаких шансов, особенно в Москве. Московская средняя зарплата около 50 тысяч рублей.
Олег Смолин: По-моему, 55 тысяч. Соответственно, две составляют порядка 110 тысяч. И это не зарплата профессора, это средняя зарплата вузовского преподавателя вообще.
Георгий Бовт: Да.
Олег Смолин: Значит, зарплата профессора должна быть уж как минимум 150. Скорее, даже 200.
Георгий Бовт: Ну, не реально.
Олег Смолин: Мне кажется, мало реально. В особенности в тех экономических условиях, которые мы имеем. Если, конечно, не произойдут какие-то изменения в налоговой системе или в каких-то других вещах. Но я хочу обратить внимание еще на одно обстоятельство. Я понимаю, что говорю, что выступаю перед московской аудиторией и могу вызвать неудовольствие. Но есть такая привычка: когда не знаешь, что говорить, говори правду. Нельзя, мне кажется, привязывать заработную плату вузовского преподавателя, как и школьного учителя, исключительно к региону. Дело в том, что если сейчас, скажем, в Ульяновске, когда я был там год назад, средняя зарплата была 17 тысяч, соответственно, разница в заработной плате с Москвой порядка 40 тысяч, – то после исполнения указа разница уже окажется порядка 80 тысяч. И мы прекрасно понимаем, что провинциальные преподаватели еще больше будут рваться в Москву. А нам вообще–то нужно развивать человеческий потенциал по всей нашей стране. Избави бог, я не предлагаю снижать зарплату московским преподавателям. По московским меркам она отнюдь не большая. Я призываю к тому, чтобы, вообще говоря, по всей России устанавливать определенные уровни заработной платы, а регион добавлял сколько сможет. Другими словами, заработную плату надо привязывать не только к региону, но и к средней по стране.
Георгий Бовт: Может быть, надо ее привязывать к выполнению федерального госзаказа? Потому что если мы устанавливаем федеральные стандарты в образовании и претендуем на это, то должны быть и федеральные стандарты в зарплатах преподавателей.
Олег Смолин: Это правильно. Но еще раз хочу напомнить, что только 40 процентов российских студентов, примерно, учатся за бюджетные деньги. Остальные – за внебюджетные.
Георгий Бовт: Тем более. Андрей, ваш вопрос, здравствуйте. Слушаем вас.
Андрей: Добрый вечер. У меня не вопрос, у меня предложение, о наболевшем. Я сам выходец из аспирантуры, ушел из системы образования, и хочу наблюдениями поделиться. Говорится о финансировании и часто упоминаются профессорские зарплаты. По опыту хочу сказать, что саму суть происходящего, – в частности, в инженерной теме, доносят молодые специалисты, в частности, аспиранты. Предложение мое вот в чем заключается: пересмотреть требования к кафедре, которые гласят о том, что на кафедре человек может находиться, если он в статусе кандидата технических наук. На кафедре не должно быть более двух-трех человек, которые не получили степень. А степень получается… Я пытался защититься уже более пяти лет назад, и очень большие деньги с меня в открытую пытались взять. Я думал, это закончилось, но вот у меня знакомый сейчас ездил опять в мой регион защищаться, и опять закончилось большими взятками. Идея такова, что молодые доносят лучше, чем профессора, с одной стороны, но с другой стороны, молодым есть ограничение именно по кафедре. Что на кафедре не должно быть более чем два, три, к примеру, человека – не кандидатов.
Георгий Бовт: Олег Николаевич, отреагируйте.
Олег Смолин: На вопрос Андрея?
Георгий Бовт: Да.
Олег Смолин: Андрей очень во многом прав. Наш выдающийся просветитель Сергей Петрович Капица не раз говорил, что хуже всего, когда детей и студентов учат деды, лучше всего – когда старшие братья. Это не в упрек старшему поколению, к которому я сам принадлежу. Но по факту, действительно, нет никаких доказательств тому, что, например, семинарские занятия профессор ведет обязательно лучше, или лабораторные, чем начинающий преподаватель или аспирант. Всегда так было. Почему сейчас установлены жесткие ограничения? Потому что при аккредитации вуза требуется, что высокий процент принадлежал к числу так называемых остепененных. Потому что при проведении мониторинга сейчас еще более жесткие показатели ввели. Вуз заинтересован в том, чтобы у него были только или почти остепененные преподаватели. А как вообще будет осуществляться смена поколений, об этом никто не думает. Я уже не говорю о том, что если бюджетная заработная плата профессора, – повторяю: бюджетная, порядка 24–25 тысяч, у доцента – порядка 17–18. Ниже намного, чем школьного учителя в большинстве регионов. А заработная плата начинающего преподавателя вообще на уровне 10 тысяч рублей.
Георгий Бовт: Да, не понятно, почему они вообще должны идти туда работать.
Олег Смолин: Абсолютно. Кстати, когда мы предлагали проект закона о народном образовании, про который в аппарате правительства потихоньку шептались, что он намного сильнее официального. Мы предлагали стипендию аспирантам примерно на том же уровне, как была в советский период – порядка двух прожиточных минимумов – для аспирантов. Соответственно, преподаватель должен получать не меньше, а больше аспиранта, и далее.
Георгий Бовт: Михаил, добрый вечер. Слушаем вас.
Михаил: Добрый вечер. Я представляю такую сферу образования как сфера культуры – то есть, музыкальное образование. У меня опыт работы долгий – сначала в музыкальной школе государственной, затем я преподавал полтора года в Московском государственном университете культуры и искусств. Я преподавал там электрогитару. И хотел поделиться небольшим своим опытом. Тем не менее, достаточно много я успел почерпнуть. Про зарплату я просто молчу, зарплата была порядка 6 тысяч рублей в полгода, я приезжал за ней один раз.
Георгий Бовт: Это как это?
Олег Смолин: Это, наверное, девяностые годы, нет?
Михаил: Нет, это было буквально, я уволился в этом году. В новый год.
Олег Смолин: Да вы что? Совершенно фантастическая.
Михаил: При этом сама структура всего, – я уточню, я преподаю электрогитару, это достаточно узкая специальность. И специалистов таких квалифицированных, как меня педагог учил, их достаточно мало. Это очень узкая специальность на всю Россию. И студентов как таковых по электрогитаре достаточно мало на всю Москву во всех вузах, хоть и в очень малом количестве вузов это преподается. Ситуация складывается такая, что молодые, естественно, не пойдут. Потому что молодые играющие талантливые люди – они, естественно, уходят работать в эстраду, и я сам работаю.
Олег Смолин: Или в рок, или в джаз.
Михаил: Куда угодно, где только можно работать. Соответственно, если они состоятельны как преподаватели и как музыканты, то они, естественно, либо частно будут преподавать, либо будут заниматься какой-то другой деятельностью. А преподавать в вузе и в училище, естественно, никто не хочет. Тем более, что преподавать в вузе можно, только если ты окончил, соответственно, вуз, а музыканты, как правило, останавливаются на училище и дальше они уже вступают в профессиональную деятельность для заработка. И ситуация сложилась в моей специальности сейчас такая, что недавно скончался практически единственный практикующий достаточно широкого круга педагог Николай Михайлович Головня, он преподавал и в академии им. Маймонида, и в МГУКИ, и еще в ряде других заведений. К сожалению, он скончался скоропостижно, и на данный момент практически никто больше не преподает. А из молодых, соответственно, на такие условия идти никто не хочет. Я просто хотел спросить. Я понимаю, что это не очень важная для государственного назначения специальность. Но мало ли, может быть, кто-то заинтересован? Как-то это регулировать вообще планируют? Мне просто интересно.
Олег Смолин: Это называется «не сыпь мне соль на рану». Ну, во-первых, хочу сказать, что я сам выпускник музыкальной школы, и музыка в моей жизни – вещь далеко не последняя.
Георгий Бовт: Так совпало.
Олег Смолин: Правда, по классу баяна, но играть предпочитаю на фортепиано, в общем, все клавиши. На гитаре только на уровне «у костра». Во-вторых, я прекрасно знаю, что если в образовании ситуация тяжелая в смысле поддержки людей, специалистов, то в культуре она еще того тяжелее. И собственно, что касается работников культуры, то им только к 2018 году обещают выход на средний уровень по России. И это тоже большой вопрос, будет ли реализован в этой части президентский майский указ. Я хочу сказать, что на мой взгляд, любая потеря школы в смысле преемственности в любой области – будь то электрогитара, саксофон или какая-то инженерная специальность, это очень большая потеря для страны. Мы потом восстанавливать будем это не понятно как. А самое главное – не видно, кто бы это восстанавливал.
Георгий Бовт: Если еще будем восстанавливать. Мне кажется, в некоторых областях это уже прошло точку невозврата. Вот мы говорим о музыкальной области. Мне кажется, в таких еще более острых областях, извиняюсь за корявую терминологию, – как медицина, например.
Олег Смолин: Да. Между тем, я хотел заметить без всякого квасного патриотизма, что система музыкального образования детей и, пожалуй, студентов у нас была, наверное, без преувеличения – лучшей в мире. По крайней мере, я не видел таких систем образования, объехав некоторое количество разных стран. Потерять ее – это потерять человеческий потенциал. Человеческий потенциал – это основа и экономики, и культуры, и чего хотите. Поэтому конечно, заработная плата в культуре должна быть другая. Если мы устами нобелевских лауреатов – Василия Леонтьева, Эдварда Деннисона, да кого хотите, признаем, что в двадцать первом веке главное для развития любой страны – это человеческий потенциал, и что этот самый человеческий потенциал занимает в развитии общества то место, которое когда-то занимала тяжелая промышленность – производство средств производства для производства средств производства, – то и заработная плата тех, кто создает человеческий потенциал, работает в образовании, науке, медицине и культуре, должна быть как минимум не ниже, а на самом деле даже выше, чем тех, кто создает собственно материальное богатство. По этому поводу мы много раз пытались что-то сделать, в том числе опять сошлюсь на законопроект о народном образовании. Там было написано, что не заработная плата, а заработная плата за одну ставку, причем всех педагогов, не только школьных учителей, включая учителей музыкальных школ, должна быть выше средней заработной платы по стране и региону. Соответственно, если говорить о вузах, то опять же, за одну ставку – вдвое выше, чем по стране или региону. Почему говорю об этом специально? Потому что во многом сейчас за счет интенсификации труда происходит некоторое повышение