. Редакция «Учительской газеты», круглый стол
Смолин О.Н. Начну с того, что, прежде всего, в образовательном сообществе обсуждался вопрос: «Нужен ли нам новый закон об образовании?». Обычный ответ заключался в следующем: «В прежний закон внесли много изменений, он неудобен для использования. Поэтому в целях приведения его в удобное состояние для пользователей, прежде всего для управленцев, нам нужен новый законопроект.
Я уверен, что нам необходим новый законопроект только в одном случае, если он улучшит ситуацию в российском образовании, поднимет его качество, повысит социальные гарантии для тех, кто учится и учит и расширит академические свободы для участников образовательного процесса, для образовательных организаций. Если же закон сведется к тому, чтобы, просто-напросто, привести в порядок существующие законодательные акты, тем более, если он ухудшит положение хотя бы некоторых из участников образовательного процесса, такой закон не нужен.
Так вот хочу сразу сказать, на наш взгляд, официальный законопроект представляет собой «паровоз для машиниста». То есть, он написан исключительно для управленцев, для них он может быть удобен. И действительно, распределение полномочий есть одна из задач законодательства, но далеко не самая главная. Что касается участников образовательного процесса, я рискну сказать, практически ни на один вопрос, волнующий образовательное сообщество, официальный законопроект не отвечает.
Мы претендуем на то, что наш законопроект представляет собой «не паровоз для машиниста», но, извините, «локомотив для всех». Он обозначает некоторый другой курс образовательной политики, и по сравнению с той образовательной политикой, которая проводилась в последние годы, он предполагает значительное, я бы сказал, резкое, увеличение и социальных гарантий для тех, кто учится и учит, и свобод для участников образовательного процесса. Это, повторяю, другая образовательная политика.
Теперь по сути дела. Поскольку «большой» законопроект, я думаю, прочитали считанные единицы граждан, и наш законопроект (хотя он вдвое меньше и, я думаю, в несколько раз содержательней), прочитает тоже, наверняка, меньшинство, мы подготовили сравнительную таблицу (она не окончательная, это её первый вариант), сопоставляющую содержание двух законопроектов. Сравнительная таблица выставлена на сайте smolin.ru, её можно посмотреть в деталях, поскольку пересказать целиком я не смогу.
В сравнительной таблице, как она выставлена, было 44 пункта, из них по восьми наши позиции совпадают с позициями Минобрнауки и правительства России – официальным разработчиком законопроекта, по 18 пунктам наши позиции расходятся до противоположности, и ещё по 18 мы предлагаем ответы на те вопросы, которые правительственный законопроект просто обходит молчанием. Они же и основные, на наш взгляд, вопросы для образовательного сообщества.
Позвольте, я назову некоторые пункты, которые попали или не попали в эту таблицу.
Позиция первая – идеология
Правительственный проект, по сути, исходит из того, что образование представляет собой часть сферы услуг; преобладающий термин – «образовательная услуга».
Наш законопроект почти не употребляет термина «образовательная услуга», за исключением тех ситуаций, когда образование предоставляется сверх образовательных программ на платной основе, то есть в крайне узкой сфере применения. Мы убеждены, что представление об образовании как об услуге или части сферы обслуживания сказывается буквально на всех параметрах нашей образовательной политики. Оно сказывается на том, что образование пытаются переводить на платную основу. Оно сказывается на том, что учитель рассматривается как продавец знаний, а родители или студенты – как покупатели этих знаний со всеми вытекающими отсюда последствиями. Помимо нижайшего социального статуса учителя, который опускать просто больше некуда, есть ещё и такая вещь, например, как психологический статус, где сокрализация учителя в современном обществе, которая, в том числе, приводит к тому, о чём сообщают средства массовой информации, а именно, о том, что теперь не менее часто, чем учителя применяют физическое насилие по отношению к детям, дети применяют физическое и психологическое насилие по отношению к педагогу.
Вторая позиция – финансы
От них никуда ни деться. Наш законопроект исходит из того, что без дополнительных вливаний в образование никаких образовательных реформ провести нельзя. Напомню, согласно данным Мирового банка, в 1970 г. в Советском Союзе на образование выделялось 7% от валового внутреннего продукта; сейчас, по данным Общественной палаты, 3,5%, то есть, образование финансируется максимум наполовину от того, что было и от минимальной потребности, поскольку, по данным экспертов, мы специально этим занимались, в тех странах, которые пытаются проводить модернизацию, меньше 7% от ВВП на образование нигде не выделяется. Бывает значительно больше. Если хотим модернизации – меньше нельзя!
Позиция третья – налоги
Во всём мире образование налогов не платит или почти не платит. У нас было то же самое от Петра I до начала 21 века; в 21 веке с подачи не знаю кого, предполагаю, что Алексея Кудрина, была утверждена идеология, что все должны платить одинаковые налоги – образование наравне с Газпромом или Роснефтью. Соответственно, это приводит к уменьшению финансирования образования и дестимулирует вложения в образование.
Правительственный проект на эту тему не говорит ничего, как и на тему о финансировании. Мы требуем, чтобы были возвращены положения, связанные с широкими налоговыми льготами для системы образования, как это имеет место во всём мире.
Позиция четвертая – механизмы финансирования
Правительство настаивает на подушевом финансировании, мы настаиваем на том, чтобы не менее 30% средств государственные муниципальные образовательные учреждения получали независимо от количества душ на реализацию программ.
Мы убеждены и точно знаем по опыту, скажем, Британии, что там, где пытаются вводить подушевое финансирование как единственный принцип, резко растёт неравенство возможностей в области образования и, соответственно, падает качество образования. Так пробовали британцы, потом пришли к тому, что нельзя финансировать только по душам, ввели более сложную формулу, компенсирующую пороки подушевого финансирования.
Позиция пятая – статус педагога
Правительство молчит, хотя на эту тему есть специальные статьи. Мы много положений заводим в положение о статусе педагога, отмечу из них только два. Под педагогом или учителем я понимаю педагогов или учителей в самом широком значении – от воспитателей детского сада до вузовского профессора. Мы предлагаем две основные позиции.
Позиция первая: средние ставки в образовании – выше средней заработной платы в промышленности, как и было в законах 1992 и 1996 гг. Для сравнения напомню: сейчас в России по третьему кварталу 2010 г. – 64%, думаю, что по первому кварталу этого года ещё ниже (ещё не успели получить данные); по Соединённым Штатам Америки – это, например, 129%. Вообще, опыт зарубежных стран показывает, что практически везде оплата труда в образовании выше средней заработной платы по стране, как минимум.
Обращаю внимание на то, что именно учитель в широком смысле слова создаёт человеческий потенциал. Именно человеческий потенциал сейчас в Организации Объединённых Наций считается ключевым показателем успехов или неудач страны. И если мы не платим нормальную зарплату тем, кто создаёт человеческий потенциал, то, соответственно, мы обрекаем нашу страну на провал всех программ модернизации.
Когда в Госдуме был министр образования и науки Андрей Фурсенко, я ему жестко сказал: «Андрей Александрович, самый пошлый и самый грустный анекдот, который я слышал за последнее время, – модернизация при нищем учителе». Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, и нигде этого нет, и не будет.
Второе положение, которое мы предлагаем, – это положение ни нами придуманное: более половины всех законодательных собраний регионов России обратились в Государственную Думу в начале настоящего века с требованием принять закон о том, чтобы по социальным гарантиям и пенсионному обеспечению учитель в широком смысле был приравнен к государственному служащему. Ровно это же предполагает наш законопроект. Правительство на эту тему, естественно, молчит.
Может быть, кому-то покажется, что это нереальные задачи. Кому покажется, что эти задачи нереальные, хочу напомнить, например, что заработная плата профессора 25 лет назад составляла примерно десять прожиточных минимумов и равнялась заработной плате депутата Верховного Совета СССР.
В настоящее время бюджетная заработная плата профессора составляет три с копейками прожиточных минимума, то есть в три раза ниже. Соответственно, она примерно в семь раз ниже, чем бюджетная заработная плата депутата парламента. Если кто-то думает, что в Советском Союзе в этом отношении была уравниловка, то он заблуждается, ибо заработная плата профессора и конгрессмена в Штатах или члена Палаты общин в Великобритании вполне сравнимы. Они не буквально совпадают до рубля, как это было у нас, или до фунта, или до доллара, но они вполне сравнимы.
Шестая позиция – социальный статус студента
Мы предлагаем, чтобы социальная стипендия малообеспеченного студента в вузе была на уровне прожиточного минимума (и не только в вузе, но и в других профессиональных учебных заведениях). Что касается академических стипендий, мы предлагаем приблизить их к советскому уровню: академическая стипендия студента 25 лет назад была 80% от прожиточного минимума. На тот же уровень мы предлагали вывести её и сейчас. Поскольку это прямо сказывается на качестве образования. Резкое снижение качества высшего образования связано не только с тем, что у нас другая информационная среда, не только с тем, что у нас две трети студентов учится за собственные деньги, но и с тем, что прежде (студент никогда не был богатым), благодаря стипендии, студент мог учиться и подрабатывать, сейчас он работает и подучивается.
Это позиции, по которым правительство просто молчит.
Ещё одну из них назову – сельская школа
19 тысяч сельских школ мы потеряли за послесоветское время, причём большинство из них не в лихие 90-е годы, а в обеспеченные 2000-е годы. Значит, вопрос не в деньгах, а в приоритетах государственной политики. Правительство по этому поводу практически молчит. Мы предлагаем положение, согласно которому:
- финансирование сельской и малокомплектной школы должно быть независимым от количества душ;
- чтобы не только закрыть, но и реорганизовать сельскую школу можно было только с согласия сельского схода, поскольку в противном случае нашли лазейку: сначала сельскую школу превращают в филиал другой, большей сельской школы, а затем филиал закрывают без согласия сельского схода.
Теперь те позиции, по которым у нас разные мнения с правительственным законопроектом. Назову, пожалуй, только три.
Как известно, правительственный законопроект требовал ликвидации начального профессионального образования как особого образовательного уровня. Мы получили огромное количество протестов по этому поводу. Я сбился со счета. Протесты были от десятков академиков, от профессиональных ассоциаций из регионов и в целом. Протесты были от работодателей: шахты Кузбасса, структуры Газпрома. Протесты были от Виктора Садовничего, президента Российского союза ректоров, и Михаила Калашникова, изобретателя автомата. Почти бесполезно. Скажу, пожалуй, жестко, но повторюсь: выступая у нас на общественных слушаниях 18 января, не какой-нибудь представитель радикальной оппозиции, а Игорь Павлович Смирнов, директор Института профессионального образования, говорил, что, пожалуй, единственная ассоциация, которая не выразила протеста по поводу начального профессионального образования, это Ассоциация геев России. Возможно, министерство ждёт именно протеста с этой стороны. Все остальные протестовали.
В нашем законопроекте мы сохраняем начальное профессиональное образование как особый уровень и, как нам кажется, делаем шаг вперед – мы вводим единое понятие «профессиональные организации» с тем, чтобы и современные ПТУ, и современные техникумы (колледжи), при наличии возможности, реализовывали программы как начального, так и среднего профессионального образования.
Следующее отличие от официального законопроекта – единый государственный экзамен. Мы по-прежнему настаиваем на добровольности единого государственного экзамена и совершенно уверены в том, что это правильный путь, поскольку обязательный ЕГЭ приводит к понижению качества творческих способностей наших детей, заменяет образование дрессировкой, о чем говорят многократно многие наши выдающиеся педагоги, а сверх всего прочего, приводит к тем историям, о которых мы знаем, в том числе, в последнее время, когда за месяц до начала экзаменов детей, которые записались на определенные ЕГЭ, заставляют переориентироваться на другие экзамены, например, вместо английского – на историю. Хотел бы я посмотреть на коллег из Министерства образования и науки, которые бы сами год готовились к английскому, а потом стали бы сдавать историю.
Напомню, что, согласно одному из опросов (мы приводим его в нашей таблице), 70% людей с высшим образованием по-прежнему поддерживают ЕГЭ только как добровольное и только 11% опрошенных считают, что ЕГЭ может быть обязательным.
Что касается Болонского процесса. Мы настаиваем на добровольности участия в Болонском процессе. Есть специальности, направления, где четырех лет бакалаврского образования достаточно, мы это понимаем. Как правило, это не требующие особо высокой квалификации специальности. Но в большинстве случаев, перевод на бакалаврскую систему приводит к уменьшению количества специальных занятий со студентом на 40%: 20% – из-за потерянного года и ещё 20% – из-за особенностей бакалаврских программ по сравнению с программами специалиста. Я не верю, что человек, получивший на 40% меньше специальных занятий, имеет такое же по качеству образование, как и тот, кто получил на 40% больше. Количество, как известно, переходит в качество.
Мы считаем, что вузы, их коллективы, профессора, ректоры не глупее министерских чиновников, и вузу надо дать возможность выбирать программу реализации высшего образования.
И, наконец, последнее. Бурю возмущений в образовательном сообществе, как и по другим вопросам, вызвало намерение сменить типологию или видологию учреждений высшего профессионального образования – вместо институтов, академий, университетов ввести колледж, институт и университет. При этом, большинство педагогических вузов, например, в лучшем случае, попали бы в институты, очень многие академии утратили бы свой статус. Соответственно, потеряны были бы научные школы, аспирантуры, магистратуры. Короче, резко понизился бы человеческий и интеллектуальный потенциал нашей страны и нашего высшего образования.
Мы предлагаем сохранить прежнюю видологию, потому что ничего плохого в ней, с нашей точки зрения, не существует.
Мы, вместе с тем, готовы рассматривать и другие варианты, которые, говорят, обсуждались на комиссии Яковлева, но официальной информации по этому поводу до сих пор нет.
Заканчивая, уважаемые коллеги, я хочу сказать ещё раз: мы уверены, что образовательная политика является ключом к человеческому потенциалу, а человеческий потенциал является ключом к любой модернизации страны. Мы полагаем, что правительственный законопроект не делает практически нигде, ну, за редким исключением, шагов вперед, и, соответственно, обеспечивает нам консервацию того курса образовательной политики, который приводит к падению человеческого и образовательного потенциала страны.
Наш законопроект обеспечивает, как мы считаем, научно-образовательный прорыв. А чтобы не быть голословным, я завершу тем, с чего, наверное, должен был начать, а именно: состояние образования, в котором мы сейчас находимся. Я приведу только те данные, которые приводил министру образования и науки, когда он был в Государственной Думе.
Первое. Международные оценки. Организация Объединённых Наций в докладах о развитии человеческого потенциала определяет нам следующую динамику: если в советский период, по оценкам Центра изучения человеческого капитала, мы входили в тройку образованных, то четыре последних доклада дают нам 15 – 26 – 41– 54 места. Если мы будем двигаться дальше так, пойдем во вторую сотню.
Второй показатель. Уровень естественной научной грамотности населения. Ещё в 1994 г., не кто-нибудь, а Мировой банк признавал, что по уровню естественного научного образования Россия выше стран Евросоюза, существенно выше. Почитайте доклад «Россия на перепутье».
В 2007 г. провели впервые, насколько мне известно, опрос по той же технологии, что и в Евросоюзе. Оказалось, не выше, а даже чуть ниже: 28% российского населения согласились с тем, что Солнце – это спутник Земли.
В 2011 г. тех, кто живет в докоперниковскую эпоху, стало на 4% больше – 32%. Вывод мой вполне определенный: Россия в 90-х годах пережила серию катастроф, среди прочего с запозданием, между прочим, и интеллектуальную катастрофу. Но если из других катастроф мы потихонечку (некоторых других катастроф) начинаем выбираться, то, что касается интеллектуальной катастрофы, благодаря проводимой в последние годы образовательной политики, она даже углубляется. Нам нужен новый курс, нужен новый закон!