Профессор с Торговой улицы
Год назад, 26 февраля 2017 года ушел из жизни мой друг и учитель Виктор Николаевич Худяков – один из самых ярких советских интеллигентов, каких мне доводилось встречать на своем пути.
С Виктором Николаевичем мы «съели» такое количество «соли», которое приходится измерять даже не пудами, но, как минимум, центнерами. А знакомство наше началось в августе 1970, когда он в качестве декана принимал меня на первый курс исторического факультета Омского гос. пединститута. В послестуденческий период это знакомство постепенно переросло в дружбу, которая выдержала испытания и трудным для истфака и его лидера 1985-м годом, и разрушившим дружеские отношения многих людей политическим разломом 1990-х, и шестью моими избирательными кампаниями, каждый день которых вполне можно считать за три. Так что предмет моего очерка я знаю с самых разных сторон, но преимущественно с человеческой и преподавательской.
Баловень природы, но не судьбы
От природы Виктор Худяков получил огромный запас жизненных сил и задатков, но отнюдь не тепличные условия для развития. «Я – парень с торговой улицы», — слышали мы много раз. Большая часть парней-одногодков Худякова с той улицы отсидели, а сам будущий профессор вполне овладел дворовым «джентльменским набором», в который, между прочим, входило умение драться и классно играть в карты. За это улица великодушно прощала ему, как герою песни Визбора, незаурядные способности к гуманитарным наукам, тягу к литературе и поэзии и удивительное быстродействие мозгового «компьютера».
Помню, как на первом курсе меня, шахматного перворазрядника и участника межинститутских турниров, свели за доской с деканом. При этом все болельщики-преподаватели оказались на моей стороне: декан считался непобедимым, и они регулярно ему проигрывали. Думаю, проигрывал бы и я, если бы несколько лет не занимался шахматной теорией, ибо явно уступал сопернику в способности быстро считать варианты.
В шахматах он был, как в жизни: креативные способности и быстрота принятия решений многократно компенсировали неприязнь к рутинной работе и недостаток систематичности. Будучи способным держать в голове огромный объем управленческой информации, он, мне кажется, никогда не был способен к скучным, въедливым бюрократическим процедурам. Зато в чрезвычайной ситуации, когда требовался «расчет, быстрота и натиск», равного ему я не знаю.
Биография нашего героя оставалась неординарной, а вместе с тем и типично советской, и после того, как он распростился с жизнью родной Торговой улицы:
- блестящий студент истфака Омского гос. пединститута;
- в студенческие годы секретарь институтского комитета комсомола. Причем в период хрущевской «оттепели», когда комсомольская жизнь была уже свободна от страха репрессий, но еще не скована бюрократическим дыханием «застоя»;
- на последнем курсе – преподаватель-почасовик, ведущий семинары;
- два года – самый молодой ассистент кафедры философии, где приобрел вкус к методологии и склонность к концептуальности;
- самый молодой, а затем и самый долголетний декан истфака, буквально живший на факультете с утра до вечера, при этом сам по горло погруженный в студенческую жизнь;
- кандидат наук, за несколько месяцев написавший диссертацию по аграрной политике пореформенной России.
Однако в середине восьмидесятых, в самый неожиданный момент, когда перестройка еще не успела превратиться в «катастройку», будущего профессора ждали сразу два удара судьбы. Сначала группа молодых преподавателей – его же воспитанников – решили освободиться от власти «отца» и завели по партийной линии дело о злоупотреблениях властью. В ходе разбирательства с участием правоохранительных органов выяснилось, что никаких особых злоупотреблений не было, а личными связями декан пользовался главным образом не в своих собственных интересах, но в интересах факультета и тех же самых лиц, которые дело организовали. Поэтому все кончилось партийным выговором, но с деканов пришлось уйти.
Однако, как увидим, в вопросах мировоззрения наш герой стоял выше личных обид и в период великого разлома на рубеже 1990-х не изменил своим политическим убеждениям в отличие от многих из тех, кто боролся против него за чистоту партийной линии.
Второй удар оказался много тяжелее. В начале 1987 года погиб сын Виктора Николаевича Дмитрий, студент последнего курса истфака. В тот день мне пришлось «автоматом» выставить зачет всем студентам Диминой группы, поскольку они не в состоянии были его сдавать, а я – принимать — так велико было потрясение. Горе отца в такой ситуации не представимо и не измеримо.
Но Виктор Худяков не сломался и не потерялся. От бед он ушел не в себя, а в науку. В короткие сроки подготовил и в 1988 году защитил докторскую диссертацию. Спустя год стал профессором. А в 1994 году свершилось его «второе пришествие» на должность декана.
Семь талантов профессора Худякова
Фраза: «если человек талантлив — он талантлив во всем» — тривиальна до банальности. И все же, говоря о моем друге, ничего лучшего придумать не смог.
Действительно, помимо уже упомянутого таланта к интеллектуальным играм, природа и постоянная работа над собой наградили Виктора Худякова, по меньшей мере, еще шестью. Среди них таланты:
- ученого;
- педагога;
- управленца;
- человека культуры (артистичность);
- талант общения;
- талант верности убеждениям.
Вспомним о некоторых.
Генератор идей, но не «книжный червь»
Виктор Худяков по праву считался лидером среди омских историков и одним из лидеров западносибирского исторического сообщества. Не случайно он много лет возглавлял межрегиональный докторский совет по отечественной истории. При этом, в соответствии с формулой «стиль – это человек», особенности личности сказывались в науке так же, как и в преподавании. При огромной эрудиции и способности генерировать идеи перо профессора часто не успевало за его мыслью, а терпение в скрупулезном собирании фактов во многом отставало от креативных способностей.
Тем не менее, он успел стать главным исследователем истории крестьянства Сибири и подготовить 29 кандидатов и 3 доктора наук.
Рискну высказать субъективное мнение: в качестве ученого профессор Худяков занимался не совсем своим делом. По склонностям и масштабу личности ему больше подошла бы не история сибирского крестьянства, но, например, методология исследования российской цивилизации или философия российской истории.
И тем не менее, напомню: в Омском педуниверситете немало талантливых профессоров, есть даже три академика и один член-корр. Российской академии образования; но кличку «профессор» имел только один – Виктор Николаевич Худяков. И это безусловный символический знак всеобщего уважения.
Подвижник «живого» образования
Среди многочисленных талантов Виктора Худякова, на мой взгляд, главным был преподавательский. Мне не довелось услышать ни одного из его лекционных курсов целиком. Однако выпускники педагогического и классического университетов, с которыми общался, отзывались очень высоко как о курсе отечественной истории, так и о курсе историографии. При этом лекции профессора Худякова отличались несколькими примечательными особенностями.
1. Концептуальность. В отличие от многих преподавателей истории, факты в его изложении не были главным, но служили материалом для исторических концепций. Концепции эти нередко не соответствовали идеологии времени, а иногда, с моей точки зрения, были спорными, но всегда оригинальными. Так, в советский период Виктору Николаевичу доставалось от коллег за недостаточную почтительность к Ленину, а в антисоветсткий – за левые взгляды.
2. Эрудиция и экспромт. Виктор Худяков всегда произносил свои лекции без написанного текста. Студентов неизменно поражало то, что «дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил он в памяти своей». Поражали явно не заготовленные заранее цитаты из авторов самых различных направлений и жанров: от Лебона до Гиляровского и от Гийома Аполлинера до Александра Галича. Однако обратной стороной этого блестящего дара оказалась «однократность бытия» каждой лекции: ни один лекционный курс профессора не был им записан на бумагу, что называется от слова до слова, и мы не увидели под фамилией Худякова изданных учебных пособий по истории России и по историографии отечественной истории.
Впрочем, эрудиция его не ограничивалась только областью специальных знаний. В моем присутствии профессор-гуманитарий неоднократно профессионально обсуждал со специалистами вопросы сельского хозяйства, строительства, использовался различными людьми в качестве живого справочника.
Но не лекцией единой жив студент. Декан Худяков, в особенности в первый период своего правления, массу времени отдавал внеучебной студенческой жизни. Уверен: многие запомнили организуемые под его руководством студенческие вечера не меньше, если не больше, чем лекции. Вместе с другими и я буду помнить дни историка, праздники посвящения в студенты и студенческие «весны» с репетициями до позднего вечера, где декан не просто осуществлял «общее руководство», но личным примером учил студентов читать стихи и держаться на сцене. Многие из них, не будучи филологами по профессии, унесли с собой в жизнь любовь к поэзии, а затем передали ее детям…
В студентах профессор Худяков видел, прежде всего, живых людей с их жизненными проблемами. И очень многим помогал их решать как в институте, так и после его окончания. Быть может, поэтому его воспитанники помогали ему всем, чем могли, в трудные месяцы перед уходом из жизни и помогают сейчас хранить его память.
Когда в середине 80-х годов, руководя социологической группой парткома, я проводил в институте исследования, в которые входила оценка преподавателей студентами, первым среди равных на истфаке всегда оказывался его декан. Думаю, тысячи его выпускников, которым он открыл дверь в большую жизнь, подтвердят достоверность этих данных.
Педагогика и артистичность
Антон Макаренко утверждал, что настоящий педагог должен быть немного артистом. Не знаю, следовал ли профессор Худяков совету Макаренко или сам дошел до той же мысли, но он был из числа тех преподавателей, которые идут на занятия, как актеры на спектакль. Помню, как перед лекцией он переобувался в легкие туфли, чтобы чувствовать себя легко и приподнято; как говорил, что волнуется перед первой лекцией на каждом новом курсе; как радовался эмоциональному ответу студенческой аудитории. В одном из романов Айзека Азимова я прочитал, что в американских университетах принят функциональный стиль общения преподавателей и студентов. В этом смысле профессор Худяков, конечно, российский интеллигент: его лекции – это не только и не столько передача информации, сколько личностное общение и эмоциональная самоотдача.
Он любил и знал на память бесконечное количество поэтических строк – от русской и мировой классики и военной лирики до романсов и бардовских песен, иногда хулиганских – память о Торговой улице неизгладима. Уже в зрелые годы профессор заметно улучшил музыкальный слух и, в дружеской компании напевая под гитару Окуджаву и Высоцкого, научился попадать в ноты…
Недавно, присутствуя на конкурсе студенческого творчества, мы сошлись во мнении, что уровень художественного чтения у молодых резко упал. Одна из причин – подготовка к ЕГЭ вместо настоящего преподавания литературы.
Управленец, но не бюрократ
Профессор любил повторять, что не умеет делать ничего — только руководить! 33 года деканского стажа и успешное руководство факультетом даже в «лихие 90-е» это вроде бы подтверждают. Но самое удивительное, что за все это время он так и не сделался частью бюрократической системы: рутинная бюрократическая работа была не для него. Однажды он просчитал, что в 2000-х заполнял и подписывал в 18 раз больше документов, чем в «проклятую эпоху застоя». Судите сами, когда было больше демократии, по крайней мере, в вузе.
Виктор Худяков был, прежде всего, педагогом и ученым и лишь в третью очередь управленцем. Более того, и к управлению он относился как к живому делу. Вслед за Пастернаком он мог бы повторить:
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
Любимец женщин и детей
Когда-то у психолога Владимира Леви я вычитал выражение «гений общения». Так называют людей, которые без специальной психологической подготовки умеют легко вступать в контакт и находить общий язык со всеми. Профессор явно относился к этой категории: в любой компании он неизменно становился ее душой, маленькие дети легко шли к нему на руки, а женщины влюблялись.
Вспоминаю рассказ одного из «классиков» истфаковского преподавания Натальи Федоровны Оруевой. Ее подруга, наслушавшись рассказов о выдающихся качествах профессора, увидев его, была глубоко разочарована. В ее представлении такой мужчина мог быть только высоким красавцем-блондином. А он оказался и не высоким, и не блондином, и далеко не красавцем. Но благодаря исключительному личному обаянию не достатка внимания прекрасного пола никогда не знал. При этом сам он, как и многие мужчины нашего поколения, был воспитан на идеалах тургеневских девушек и бардовской культуры. Вспомним хотя бы Окуджаву:
Ваше Величество, Женщина…
Верность себе и принципам
Песня Олега Газманова «Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР» едва ли не в любом зале воспринимается сейчас под овации. Но в 1990-х советское прошлое принято было проклинать, а наших отцов и дедов именовать не иначе, как «совками».
Профессор этого поветрия не разделял никогда. Он никогда не забывал, что вышел не из князей, но из крестьян. Что, как он сам рассказывал, его бабка после убийства колчаковцами деда на ее глазах возглавила партизанский отряд в Марьяновском районе. Что сам он смог достичь вершин во многом благодаря советской школьной и вузовской системе, выстроенной по формуле: Образование – для всех.
Успешно встроившись в рыночную экономику, он не раз полусерьезно говорил мне: «Слушай! Как я хочу в эпоху застоя»! И не случайно: с точки зрения человеческого общения, та эпоха была несравненно богаче, чем современный рыночный фундаментализм да и казенный псевдопатриотизм тоже.
Перед уходом из жизни профессор отказался от принятых сейчас религиозных обрядов, ибо оставался глубоко светским человеком. И это тоже верность принципам и нонкомформизм. Но когда талантливый омский священник, его диссертант поделился со мной сомнениями, можно ли молиться за профессора? Я ответил: Можно. Ведь он был человеком православной культуры, хотя и светским, а главное – гораздо более следовал христианским ценностям, чем многие из тех, кто перед камерами крестятся и стоят со свечами…
Провожая его в последний путь, я вспомнил строки Генриха Гейне:
Свободен пост! Мое слабеет тело,
Один упал – другой сменил бойца!
Я не сдаюсь – еще оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.
«Оружье» профессора Худякова цело, пока мы, друзья и ученики, несем его в себе!..
Олег Смолин
